– Ах, оставьте! – Капитан закричал, как кричал он, должно быть, в шторм на своей канонерке. – Я его терпеть не мог, это верно, но не боялся. Ну, рассказал бы он, посмеялся бы надо мной еще раз, а что еще он мне сделать мог? Да стал бы я из-за такого мелкого мерзавца грех на душу брать! А что вам сразу не рассказал, то виноват, струсил. Думаю – аптекарь, яд, – сразу меня и заподозрят.
– Ну что ж, Орест Николаевич, я все понял, спасибо вам за разъяснение, – вздохнул Горецкий, – вы свободны.
* * *
Похороны устроили под вечер. Два солдата вырыли могилу неподалеку от татарского кладбища, положили тело в самодельный дощатый гроб и забили крышку.
Капитан Сильверсван прочел молитву и сказал несколько слов о том, что все мы смертны и что нельзя об этом забывать. Помолчали немного, всем было неловко.
– Давайте, ребятушки! – махнул Колзаков солдатам с лопатами.
Земля гулко стучала о крышку гроба. После солдаты поставили грубо сколоченный крест и ушли. Полковник Горецкий в похоронах участия не принимал, Саенко тоже куда-то запропастился. Юлия Львовна держалась в сторонке и старалась не встречаться с Борисом взглядом.
Горецкий провел это время, сидя в полутемной комнате, куря и размышляя.
Наконец он решился, собрал в стопочку листки с записями и вышел в большую комнату как раз, когда унылая компания вернулась с похорон.
– Господа! – обратился Аркадий Петрович к вошедшим. – Я знаю, что эта история вам порядком надоела. Мне тоже есть чем заняться. Но я прошу вас посвятить расследованию еще один вечер. Дело в том, что я нахожусь в тупике. Я долго беседовал со всеми вами, выслушал всех и пришел к выводу, что отравить Стасского в принципе мог каждый из вас. Мотив во всяком случае был у каждого, Стасский всем был неприятен. Теоретически у каждого была возможность всыпать яд в вино Стасскому, потому что он с бокалом в руке кружил по комнате, даже ставил его на стол и находился иногда вне поля зрения. Итак, я призываю вас мобилизоваться и помочь мне устроить следственный эксперимент.
– Что еще такое? – недовольно заговорил Ткачев.
– Мы воссоздадим обстановку вчерашнего ужина, каждый припомнит, где он находился, что делал и говорил. И, возможно, тогда я смогу понять, кто же из вас говорит не правду, кто отравил Стасского… Вы согласны, господа? Обещаю, что если эксперимент не удастся, я оставлю вас в покое.
– С трудом верится, – пробурчал Борис.
– Я согласна, – неожиданно произнесла Юлия Львовна, внимательно глядя на Горецкого.
Он поспешно отвернулся.
– Я тоже согласен, – поспешил Сильверсван.
– А я – как все, – улыбнулся Колзаков.
Остальные только кивнули. Горецкий подозвал невесть откуда появившегося Саенко и стал тихо с ним совещаться.
– Нет нигде… трудно искать… татар в деревню понаехало на похороны Мусы… всех не проверишь… – донеслось до Бориса бормотанье Саенко.
Он отошел в сторону, потому что ему надоели интриги. Украдкой он поглядывал на Юлию Львовну и все думал: она или не она? И если не она, то кто же?
* * *
– Итак, – начал Горецкий, – первыми в комнату пришли покойный Стасский и лейтенант. Как я уже говорил, роль Стасского буду играть я. Господин лейтенант, где вы стояли? Примерно здесь? – Горецкий встал рядом с Ткачевым и окликнул Бориса:
– Борис Андреич, когда вы вошли, что вы наблюдали?
Ордынцев вошел в комнату, окинул ее взглядом.
– Стасский стоял чуть левее… так, правильно. А господин лейтенант – вполоборота к нему. Когда я вошел, они разошлись. Да, примерно так.
Полковник и лейтенант изобразили мимическую сцену и остановились в разных концах горницы.
– Так, вы стояли там же, где сейчас? – уточнил Горецкий и сделал пометку на своем листе. – Теперь вошли Колзаков, Сильверсван и Юлия Львовна. Прошу, входите!
Все трое вошли друг за другом. На открытом лице Колзакова читалась неловкость оттого, что он занят таким глупым несерьезным делом.
Горецкий сверился со своими записями и громко сказал:
– Фатима-ханум, прошу!
Фатима, как обычно закутанная до глаз, вошла в горницу, внесла, как в роковой вечер, хлеб и изюм. Сама ее поза, наклон плеч, Кроме традиционной покорности, выражали скорбь и недавно перенесенное горе. Она поставила тарелки и вышла. Колзаков, вспомнив свою прежнюю реплику, повернулся к гостям и произнес:
– Извините, господа, у нас только два… теперь уже только один приличный бокал. Для самогона и кружки подойдут, а хорошее вино из них пить не годится.
Горецкий заглянул в свои записи и сказал:
– Сейчас Стасский сделал очередной свой выпад… Борис Андреевич его одернул… – Да, я сказал: «Найдите себе другой объект для насмешек». Стасский сделал вид, что ни над кем не насмехался… – Потом подошел черед реплики Ореста Николаевича. – Горецкий снова справился со своими записями, затем подошел к Ткачеву и, взяв его за плечо, осторожно повернул:
– По-моему, Владимир Антонович, вы стояли немного не так.
Ткачев удивленно взглянул на него, пожал плечами, но подчинился.
– Орест Николаевич, ваша реплика! Сильверсван, наморщив лоб, постарался припомнить свои слова:
– Господа, сейчас не время ссориться. Наш долг забыть разногласия и объединиться перед лицом красной опасности… После моих слов Стасский снова сказал колкость… – Да, и затем капитан Колзаков открыл бутылку и разлил вино в бокалы. Я попрошу вас, господин капитан, сделать все так же, как и в тот вечер, только вино налить для Юлии Львовны в кружку, – простите меня, сударыня, второго бокала нет, а для нашего эксперимента особенно важен тот бокал, из которого пил Стасский.
Юлия Львовна согласно кивнула. Колзаков открыл бутылку и разлил вино.
– Теперь, господин лейтенант, вы должны начать свое прочувствованное выступление, – обратился Горецкий к Ткачеву, – если вы не вспомните его дословно – не страшно, но постарайтесь двигаться примерно так, как в тот вечер… А вы, господа, поправляйте его, если что-то будет не так.
– Господа, – неуверенно, без прежнего воодушевления начал Ткачев, – в этом году мне не удалось отпраздновать Рождество. На самый праздник пришлась эвакуация из Новороссийска, это было так страшно… Впрочем, вы все это знаете.
– Еще бы, – подтвердил Борис.
– Так вот, – продолжил Ткачев, и голос его постепенно окреп и набрал почти такую же силу, как в роковой вечер, – я предлагаю вам сегодня отпраздновать Рождество. Конечно, это несвоевременно, совершенно не соответствует календарю, но прежде я никогда не пропускал этот праздник. В мирное время вея семья собиралась вокруг елки… В этом был такой уют, покой, такое счастье… Так давайте отпразднуем Рождество сегодня, вопреки календарю! У нас есть хорошее вино, с нами прекрасная дама. – Ткачев, как и в первый раз поклонился Юлии Львовне, но она не ответила ему улыбкой.