– Борис Андреич, – прохрипел старик, и взгляд его прояснился. – Вы пришли… Я знал, я молился… Еще не поздно…
– Что здесь произошло?
– Они появились, двое… я не пускал, стрелял даже… одного, кажется, ранил, а второй… это… – слова давались умирающему с трудом, – второй – это же батька Чиж.
– Что? – вскрикнул Борис. – А хотя это самое правильное, что он мог сделать, – спрятаться здесь. Формально эта территория считается занятой белыми, и крестьяне боятся здесь появляться… Где он? Он ушел?
– Он… он ушел. – Борисоглебский сделал попытку приподнять руку, и Борис с ужасом увидел, что все пальцы у него обуглены до черноты. А он никак не мог понять, чем же тут пахнет. Борис хотел было вскочить на ноги, но старик продолжал: – Передайте матушке княгине, что я… не смог, не выдержал… проговорился.
– Я помогу вам, рука заживет. – Борис хотел приподнять старика.
– Оставьте, голубчик, – тот слабо махнул здоровой рукой, – дело не в руке… Сердце, надо полагать, сердце не выдержало от боли. Почему я не умер сразу! – Он замолчал, потом вытянулся на полу, глаза его закатились, и старый управляющий княгини Задунайской испустил дух.
Борис поднялся на ноги с тревожным чувством. Кровь у трупа бандита на лестнице была совсем свежей, и тело еще не успело остыть. Как же за такое короткое время Чиж успел допросить с пристрастием Борисоглебского и побывать в тайной комнате? Возможно, он не понял, что бормочет старик, и решил уходить? Буфет, он же дверь в пещеру Али-Бабы, стоял на месте. Старик бормотал что-то о картине, но, возможно, батька Чиж позарился на драгоценности и серебро, спрятанные в тайной комнате, и не тронул картину? Вряд ли он понимал ее ценность…
Борис осторожно подошел к буфету, как вдруг он сам собой повернулся и из щели показалась сначала рука с фонарем, а потом человек невысокого роста в офицерском френче без погон. Борис рванул из-за пояса «наган» и выстрелил, вернее, хотел выстрелить, но получилась осечка. И, бросаясь на пол и откатываясь в сторону, он услышал вслед три выстрела. Фонарь, который был в руках у батьки Чижа, упал и разбился, свой Борис потушил еще раньше. Теперь комната освещалась только бликами луны. Стараясь не шуметь, Борис приподнял голову. Там, где, по его предположениям, должен был находиться батька Чиж, никого не было. «Куда он мог подеваться?» – в недоумении подумал Борис. Он переполз к комоду красного дерева с пузатыми ящиками. Комод был в относительно приличном состоянии, только без одной ноги, и на то место аккуратный Борисоглебский подсунул чурочку. Еще с ящиков были сорваны все медные ручки – очевидно, какой-либо хозяйственный мужик решил у себя дома приспособить их к делу. Борис вытащил свой собственный «наган», проверил – все патроны были на месте, полный барабан. Потом он осторожно выглянул из-за комода, осматривая зал. Стояла ничем не нарушаемая тишина. Неужели Чиж ушел? Нет, он не успел бы этого сделать, все произошло очень быстро. Надо ждать. Наконец в дальнем углу зала послышался какой-то подозрительный звук, Борис шарахнул на звук из «нагана» два раза, и только когда плечо обожгла пуля, прилетевшая совсем с другой стороны, он понял, что его провели.
Откатившись в сторону, он снова замер. Ему опять померещилось еле заметное движение в дальнем конце помещения. На этот раз он не стал стрелять сразу, а осторожно подобрав на полу стреляную гильзу, бросил ее в сторону. Тут же темноту трижды прожгло огнем – затаившийся в дальнем углу противник выстрелил туда, где упала гильза, – как видно, тоже нервничал и попался на свой собственный трюк. Борис мгновенно отреагировал – выстрелил три раза в то место, где только что был Чиж… Точнее, он хотел выстрелить три раза, но «наган» шарахнул только дважды, третьего выстрела не было – патрон заело… Услышав сухой щелчок бойка, Борис обмер. Он быстро откатился на новое место, чтобы не получить пулю, но Чиж молчал. Борис снова бросил в сторону стреляную гильзу, чтобы проверить – может быть, его выстрелы достигли цели и Чиж убит, – но надежда не оправдалась: снова раздались два выстрела. Борис положил на пол ставший бесполезным «наган» и осторожно пополз по полу, вглядываясь в темноту и пытаясь определить место, где притаился враг.
– Что, господин офицер, никак, патроны кончились? – раздался в темноте голос, показавшийся Борису странно знакомым.
В ту же минуту загорелся фонарь Бориса, подобранный Чижом. Его свет ослепил после царившей в комнате темноты. Худощавый человек в офицерском френче без погон стоял возле стены с фонарем в одной руке и револьвером в другой, оглядывая помещение, чтобы найти и добить Бориса. Ордынцев вдруг вспомнил, где он слышал этот голос, где видел этого человека: минувшим летом этот худощавый офицер допрашивал Бориса в феодосийской контрразведке – наркоман и садист, находившийся на грани помешательства…
– Мать честная, Карнович! – закричал Борис, не веря своим глазам. – Вы что – с того света, что ли? Вас же в Феодосии расстреляли…
– Собирались, – злорадно сообщил Карнович, – да не успели.
– Ну, здравствуйте, штабс-капитан, – хрипло проговорил Борис, усаживаясь поудобнее и демонстрируя Карновичу раненое плечо. – Или вас теперь нужно называть батькой?
– Старый знакомый! – процедил Карнович, высоко подняв фонарь и направляя его свет на Бориса. – Господин Ордынцев, если не ошибаюсь!
– Не ошибаетесь. – Левую раненую руку Борис держал на виду, а правой пытался нашарить на боку единственное оставшееся оружие. – В отличие от вас, Карнович, я имени не менял и присяги не нарушал. А вам, выходит, удалось из тюрьмы бежать? Я всегда говорил, что в нашей контрразведке бардак!
– Ах, какие мы благородные – присяги он не нарушал. Да вашему Белому делу все равно скоро конец – не сегодня, так завтра. А я со своими мужичками успею озолотиться.
– Мужичков ваших сегодня порубили всех до одного, вы это прекрасно знаете, и вы их бросили как последний трус.
– Этих порубили – другие придут. Чего-чего, а бандитов в нашей стране немерено!
– А где вы здесь достаете кокаин? – осведомился Борис, он тянул и тянул время, втягивал Карновича в бесполезный разговор, говоря нарочно слабым голосом, делая вид, что ему совсем плохо от раны. – Вы ведь не можете без него обойтись и двух часов?
– Отчего вас это заботит? – огрызнулся Карнович. – Казалось бы, вам сейчас нужно думать о собственной жизни, ведь вы сейчас умрете!
Борис добился своим вопросом того, чего хотел: Карнович отвлекся, разозлившись, и отвел в сторону ствол револьвера. В ту же секунду Борис резко выбросил руку из-за спины, и в Карновича полетел отобранный у убитого в степи бандита широкий охотничий нож. Карнович выстрелил, но не прицельно, и пуля пролетела мимо. Борис вспомнил уроки, преподанные ему греческим мальчишкой-контрабандистом по пути из Батума в Феодосию, – широкий нож с хрустом вонзился в горло Карновича, прервав его страшную и злую жизнь.
С тяжелым мучительным стоном бывший батька Чиж рухнул на узорный паркет, заливая все вокруг кровью.