Подумав, МакКуин огорчился.
– Убийство в офисе «Хэммет Старс»…
– А у тебя и этому есть доказательства? Кореец, которого я только что допросил, клятвенно заверил меня, что полицейского убил чёрный из стреляющего ножа. А ты был уверен, что это дело рук Мартенсона. Чем этот случай отличается от первого? Есть ствол охранника без отпечатков пальцев, и есть море крови. Есть мертвый коп, и есть мертвый чёрный. Да только уверен ли ты, что в офисе стрелял русский, если теперь я точно знаю, что здесь убивал не он?
Чески лукавил. Он точно знал, что ямайца пристрелил русский. С каждой минутой это дело захватывало его все круче и круче.
Любовью к русским он никогда не пылал. Не восхищался и другими эмигрантами, причиняющими ущерб чужой частной собственности и имеющими какие-то общие дела с гватемальцами и ямайцами. Но Генри всегда казалось подозрительным, если у человека было слишком много доказательств его невиновности, как, впрочем, и в тех случаях, когда все силы мира оборачивались против обвиняемого, указывая на него пальцем.
Понятно, что эти сомнения отпадали, если человек в момент совершения преступления находился в поле зрения Чески, или был задержан в тот момент, когда вынимал из спины жертвы нож. Тут все ясно и понятно. Но этот русский, уже ведь немолодой, то есть, поживший и наверное, много повидавший на своем веку, о нем известно лишь одно: что он нехороший парень, и все. И поэтому возникает ряд вопросов.
Почему он нехороший, если все отребье Нью-Йорка – гватемальские и ямайские банды, эти отморозки по сути и клоуны по форме, желают убить его?
Почему этот нехороший парень уносит из-под огня девчонку, рискуя собственной жизнью?
За окнами проплывали подвесные, сияющие огнями ярусы моста. Позади оставались мерцающие миллионами искр скалы Манхэттена. Впереди навис, как цунами над беззащитным берегом, Бруклин. Пять районов Нью-Йорка: Манхэт-тен, Квинс, Бруклин, Бронкс и Стейтен Айленд располагались друг относительно друга, как разлетевшиеся в стороны куски коровьей лепешки, на которую наступил слон. Чески посмотрел на часы.
– Сколько до встречи Мартенсона с Малкольмом? – спросил он МакКуина.
– Полтора часа.
– Это хорошо. Это значит, что они успевают. Приятно бить дичь дуплетом сразу из двух стволов.
Но стволы оказались пусты. Курки щелкнули и застыли в унизительном поклоне…
Это случилось сразу после того, как запиликала трубка Чески.
– Детектив, – почти орал в неё оператор спецов, отсекающий разговоры Малкольма и Мартенсона по требованию МакКуина, – они переназначили встречу!.. Встречи в Бруклине не будет!!
– Как это возможно? – изумился Чески. – Кто был инициатором?!
– Мартенсон! Он позвонил Малкольму пять минут назад и приказал ему явиться через двадцать минут в парк на Рид Стрит! Это на Бродвее!..
Чески покачал головой и вдруг засмеялся тем беззвучным смехом, который отличает людей вдумчивых и рассудительных.
– Что такое, сэр? – заволновался МакКуин.
– Мартенсон заставил Малкольма сменить место встречи. Русский уже ждет его неподалеку от парковой зоны почти в центре Манхэттена.
МакКуин беспомощно посмотрел в окно, затем на напарника:
– Мистер Чески… сэр… но мы же на мосту по направлению к Бруклину?..
– Вот именно, малыш. И развернуться нам, как ты понимаешь, нет никакой возможности. Сейчас два идиота – один старый, а второй в расцвете сил, доедут по мосту до севера Бруклина и только потом развернутся и поедут обратно. В участок, я так думаю, потому что в парке у Бродвея к тому времени никто нас ждать не будет.
Чески снова закурил и вспомнил о родителях. Сколько можно пить?.. Впрочем, разве можно такой вопрос задавать шестидесятидевятилетнему старику и женщине того же возраста? Всё глупо, глупо… Если бы Чески был богат, он отправил бы их на лечение и продлил жизнь обоим на пару-тройку лет. Но он не может этого себе позволить. Генри Чески не везет в этой жизни. Он толст, потеет, когда ест, задыхается на лестницах и чертовски нищ. Обо всем этом можно было не думать, если бы не отсутствие внимания женщин и присутствие боли от созерцания того, как медленно умирают его старики.
Впрочем, насчет отсутствия внимания женщин он погорячился. Оно есть, и ещё какое. В глазах каждой встречающейся на его пути милашки он читал: В жизни не видела такого урода.
Задумавшись, он ещё раз попытался спросить себя, почему его так интересует дело этого русского.
Хотелось спать и есть. Расставив приоритеты, Чески велел МакКуину прижаться у какого-нибудь кафе, где можно было подкрепиться удобоваримыми сандвичами и приличным кофе.
Малкольм приехал в парк, что неподалеку от Бродвея, будучи твердо убежденным в том, что Мартенсон его уже ждет. Он и звонил уже оттуда, подумал Стив, а сейчас просто контролирует пространство. Его душила злоба и он недоумевал, почему русский ещё жив, и почему он так весело сообщил ему о ямайцах.
Первой мыслью главы «Хэммет Старс» было, что Мартенсон нашел с чёрными общий язык и сейчас пытается атаковать его с двух сторон. Чего Малкольму не было нужно, так это второго фронта. А что если Мартенсон сказал ямайцам: «Я дам вам не два миллиона, а пять, но вы отрежете голову Стиву Малкольму и принесете её мне»?
Всё может быть. Если с ямайцами может договориться один, то почему не сможет другой – на более выгодных условиях? Ямайцы – народ мобильный и предприимчивый. То одно предпримут, то другое… Как знать, не свалят ли его, Малькольма, на травку как только нога его ступит на газон?
Малкольм выбрался из машины, пребывая в тяжелых раздумьях. Вышел, закурил и направился к столетнему дубу, раскинувшему тяжелые ветви почти над самой землей. Неизвестно, какие мысли ещё пришли бы ему в голову, но через пять минут после того, как он втоптал окурок в податливый грунт, раздалось:
– Два с половиной месяца, Стив. Десять недель. Кто бы мог подумать…
Малкольм обернулся и увидел скучающего у северной стороны дуба Мартенсона. Тот тоже курил и тоже о чем-то думал.
– С того момента, как я понял, что ты подписал мне приговор ещё до отъезда из США, я всё думаю и думаю, Стив: зачем тебе могла понадобиться моя смерть?
Малкольм оторвался от дерева и приблизился к советнику.
– Ты сильно изменился, старина.
– Сейчас ты можешь глумиться, Стив. Ты, как и я уверен, что находишься здесь в безопасности. Тебя удивляют синие круги под моими глазами, которых отродясь не бывало? Неухоженная прическа? Морщины, прорезавшие щеки и лоб, или проступившая седина? А какие, по-твоему, превращения должны произойти с человеком, понявшим, что его хочет убить тот, кто доселе казался ему почти отцом родным? Однако подойди к зеркалу и ты, босс. Посмотри, что с тобой сделалось всего лишь за сутки, то есть с тех пор, как я прилетел в Нью-Йорк. Ожидание смерти хуже самой смерти, верно?