Граф готовил визит к комсомольцу-сутенеру. Он изучил распорядок дня не только барыги, но и его соседей по подъезду. Он познакомился с замками – вполне, кстати, приличные замочки. Два из них – швейцарского производства, не всякому по зубам. На Западе фирма-производитель сделала им очень хорошую рекламу, да и у нас дилеры фирмы преподносят их как «невскрываемые». Стоили они весьма немало и для большинства российских граждан были недоступны… и ни к чему: для многих стоимость качественной двери с парой таких замков была вполне сопоставима со стоимостью «ценностей» в доме.
А замочки эти Граф уже вскрывал в Петербурге и в Петрозаводске. «Невскрываемые» сдавались без большого напряга – был бы инструмент качественный. И «умные» руки. И то, и другое у Графа было, поэтому он совершенно не опасался «швейцарцев». А вот третий замок вызывал у Шувалова искреннее уважение – это был механизм индивидуального изготовления. Граф даже знал человека, который строит такие замки на «Красном Сормове». Сормовский специалист сам был когда-то квартирным вором, но в восьмидесятых влюбился, завязал и… стал делать замки. Столкнувшись впервые с его изделием, Граф спасовал и даже послал ему поздравительную открытку… Но через полгода он взял этот замок! Сормовский спец понял, кто сумел победить механизм, и, в свою очередь, послал открытку Графу… следующий механизм, пообещал он, будет хитрее. Граф не был уверен, что когда-нибудь еще столкнется с конструкцией бывшего коллеги, – ан вот, столкнулся. Он, однако, с замочком познакомился поближе… поколдовал с ним раз, другой – безуспешно… а на третий раз понял, как можно вскрыть сормовское чудо, заказал в Сестрорецке «хитрую» отмычку.
Значительно хуже обстояло дело с сигнализацией. Здесь Граф был не силен, а толковый электронщик, которого он привлекал в помощь, «отдыхал» нынче в зоне под Горно-Алтайском. А без спеца по сигнализациям к барыге можно и не соваться… Наводчик, который Графа на барыгу вывел, сказал:
– А чего заморачиваться, Граф? Прихватить барыгу за вымя, когда будет домой возвращаться. Ствол к башке приставить и…
– Я не налетчик, – ответил Граф. И стал искать подходящего помощника… Графу было немножко грустно: он предполагал, что, возможно, это его последнее серьезное дело. У Василия Тимофеевича уже изрядно барахлило сердце… он был едва ли не «последний из могикан». Уйдет он, уйдут еще несколько стариков. И останутся не признающие никаких законов уроды. Их интересы, как правило, не простираются дальше водки, анаши и баб. Работать красиво они не умеют, а учиться не хотят. Зачем? Взять хитрый замок – сложно, а ударить человека кастетом по голове – большого ума не надо… Графу было грустно.
Он оглянулся и посмотрел на громаду собора – спаси нас, Господи.
* * *
А Председатель в Санкт-Петербурге получил информацию, что, вероятно, завязываются деловые отношения между командой Козыря и таджиками. Агентом была проститутка, у которой частенько бывал Волк и которая даже не подозревала о существовании в Санкт– Петербурге некоего отставного полковника ФСБ. Проститутка барабанила оперу из Владимирского уголовного розыска. А уж опер давал информацию человеку Председателя.
Полковник Кондратьев придавал первостепенное значение информации из Владимира. Он видел за ней не только килограммы героина, но и возможный выход на генералов МВД, которые тайно курировали наркоторговлю. Доказать связь высших чинов с наркоторговлей было практически невозможно. Но успех операции «Караван» давал надежду, что это удастся сделать.
Полковник Кондратьев всю жизнь прослужил в органах государственной безопасности, пережил трагедию развала Комитета и, вынужденный уйти на пенсию, реализовал себя в создании Организации.
Все началось почти случайно – на футбольном матче отставной полковник ФСБ Кондратьев встретил давнего знакомого, отставного подполковника МВД Шахова. После игры, где «Зенит» потерпел очередное поражение, зашли в кафе выпить и поговорить. Вообще-то сотрудники этих двух ведомств не очень друг друга любят.
Но Шахов и Кондратьев оба были уже пенсионеры, оба были огорчены поражением «Зенита» и общий язык за коньяком нашли… Они, кстати, несколько раз пересекались по службе и относились друг к другу с уважением.
За стопкой коньяка будущие Председатель и Лидер потолковали о футболе, отечественном бардаке и развале… В разговоре коснулись и наркомании. Тем паче, что она – наркомания – предстала перед ними совершенно зримо и наглядно: за соседним столиком (вернее, под столиком) «лицо кавказской национальности» передало двум подросткам шприц. Подростки с ходу удалились в сортир.
Шахов сказал мрачно:
– Извините, Евгений Дмитриевич, отлучусь в туалет.
Кондратьев усмехнулся понимающе:
– Сходите, Игорь Палыч, сходите.
В туалете Шахов отобрал у салажат шприц и раздавил его ногой на полу. Салагам дал по подзатыльнику. Когда вернулся в зал, Кондратьев сидел за столиком «лица» и очень вежливо с ним беседовал. «Лицо» сделалось бледным-бледным, только щетина сине-черная выделялась. «Лицо» сориентировалось неправильно и стало предлагать деньги. Тогда ему предложили пройти в туалет – для совершения сделки. В туалете у него вежливо взяли доллары, потом совсем невежливо отобрали порошок. И все это спустили в унитаз. Когда «лицо» поняло, что его развели, оно пришло в ярость. Но ему быстро и без всяких киношных эффектов расквасили нос и отбили «хозяйство».
На улице, вдыхая свежий вечерний воздух, Кондратьев сказал:
– Что-то мы с тобой, Игорь Палыч, не того…
– А может быть, так и надо, Евгений Дмитрич?
Мелочь, в сущности, пустяк… Но именно с этого эпизода началась история Организации.
После того как Председатель получил информацию из Владимира, он позвонил Лидеру:
– Как там у тебя Африканец?
– Работаем… В принципе, все идет нормально.
– Надо активизировать работу. «Караван» готовится в путь.
– Ты изменился, Таранов, – сказала Светлана.
– Почему? – спросил он.
– Вот я и хочу понять: почему?
– Я стал хуже или лучше? – лениво спросил Иван. Они лежали на широком сексодроме – обнаженные и расслабленные. Вспыхивала при затяжках сигарета, выхватывала из темноты лицо Таранова со впалыми щеками. В окно бился балтийский ветер. Светлана щелкнула выключателем бра – спальня наполнилась теплым оранжевым светом.
– Ты стал другим. Не хуже и не лучше – просто другим, – сказала Светлана, вглядываясь в его лицо. – Что с тобой произошло, Ванька?
– Глупая филологиня. Богиня-филологиня! Я такой, какой есть. Это просто тебя долго не было, – солгал он. Он врал легко. Внешне легко и даже с улыбкой. Но на душе было противно. Тошно было, тошнехонько… Иван ощущал себя убийцей. Доводилось ли ему убивать раньше? Да, ему доводилось убивать. Ему доводилось убивать столько, что об этом не хочется вспоминать. Но все предыдущие убийства он совершал либо по приказу, либо по внутреннему убеждению. Приказы не обсуждаются. Он не особо задумывался, зачем это надо. Он знал, что это надо… Четыре года назад – уже на гражданке – он расстрелял двух крымских авторитетов. И это тоже было правильно – он защищал своего товарища. Полтора месяца назад он начал войну против банды Сына. И это было правильно – он мстил за Славку и Иришку… Он сжег полчища голодных змей, готовых вылупиться в подвале на мысу Овечьем. Он вогнал стилет в сердце предателя Коломенцева. Но при этом Иван Таранов не ощущал себя убийцей.