С этими мыслями я, наконец, и уснул…
…А утром, покончив с зарядкой, неожиданно заметил, что делал ее на полчаса дольше, чем раньше.
День тянулся, словно резиновый. Кормежка, телевизор. Послеобеденная дремота и опять телевизор. Программ было много, в том числе спутниковых, так что сориентироваться по ним, где нахожусь, я тоже не мог. Ровно в шесть явилась Марина. Все повторилось: сказала "Привет!", сбросила полушубок и устроилась на диване. Теперь на ней был деловой темно-серый костюм, полусапожки и колготки телесного цвета. Как и вчера - минимум косметики и украшений. Да, что и говорить, я бы не отказался… Только настроение не соответствует. Да и не хочется устраивать шоу для развлечения наблюдателей.
- Соскучилась?
- Ага! Ночь не спала, все переживала.
- Тогда раздевайся, трахаться будем.
- Что? - Такого перехода она, конечно, не ожидала. Но удивление длилось недолго. Марина взяла себя в руки и усмехнулась: - Счас!
- Тебя разве не для этого ко мне подослали?
- Сам разденешь, когда на самом деле захочется.
Что ж, очко в ее пользу. Я устроился поудобнее и остался сидеть. По телику опять крутили какую-то муру, и я продолжил светский разговор:
- Откуда ты взялась, такая красивая?
- Из Саратова.
- Исчерпывающий ответ. А сейчас мы где?
- Далеко.
- Что, не велено говорить?
- Ага. Предупреждали, что будешь расспрашивать.
Этим словечком - "Ага" - она отвечала и на большинство других моих вопросов. Вытянуть из нее что-то стоящее оказалось проблематичным. В конце концов я замолк, и мы продолжили смотреть телевизор. Потом поужинали, опять переместились на диван и продолжили пялиться в ящик, где парились люди, желающие на халяву оторвать миллион. Марина досидела до двенадцати, попрощалась и вышла.
На следующий день она не пришла, и я весь издергался. В душе смеялся над собой, но продолжал ждать. Хотел поинтересоваться у цирика, когда он принес жрачку, и остановил себя в самый последний момент. О будущем надо думать, а не страдать по соплячке, которую мне подослали. Ясно ведь, что сообщника из нее не получится, так нечего и страдать. Если явится снова - плюнув на камеры, удовлетворить зов инстинкта, а потом пускай катится ко всем чертям, мне с ней делить не фиг!
Когда я проснулся, Марина сидела на диване возле меня. За окном серело утреннее небо. Марина гладила меня по лицу, пальчики у нее были холодные и пахли чем-то приятным.
- Доброе утро! - сказала она. - А шрамов совсем незаметно.
- Каких шрамов? - От неожиданности и спросонья я плохо соображал.
- Ты же делал пластическую операцию. - Она убрала руку и чуть отодвинулась. Точнее, сделала вид, что отодвигается. А в следующую секунду она, даже если бы очень хотела, сделать бы этого не смогла - рывком отбросив одеяло, я схватил ее за плечи и завалил рядом с собой.
Она, естественно, не сопротивлялась. Но и не помогала мне поначалу. Обмякла, закрыла глаза. Я расстегнул ее серенький пиджачок, запустил руку под блузку. Грудь оказалась небольшой, но упругой. Застежка лифчика оказалась на спине, и с ней пришлось повозиться - то ли крючки оказались на редкость пакостные, то ли я за пару месяцев воздержания разучился с ними справляться. Справился, наконец! И Марина как раз начала отвечать на мои поцелуи. Сначала - будто бы нехотя, "для приличия", а потом устроила своим проворным язычком такое, что у меня перед глазами побежали цветные круги… Юбку я буквально сорвал, вслед за ней, с секундным интервалом, полетели колготки и трусики.
Что удивительно - какая-то часть моего сознания продолжала оставаться бесстрастной. Я ждал, что в любой момент за спиной откроется дверь и цирик протянет меня поперек спины резиновой палкой. Или не протянет, но, в любом случае, кайф обломает.
Ан нет, не обломал! Сидел, наверное, перед экраном и онанировал потихоньку.
Посмотреть было на что!
Оказавшись без нижней части одежды, Марина перехватила инициативу. Вывернулась из-под меня, ловко скинула оставшиеся тряпочки. Прошептала "Лежи!" и толкнула меня ладошками в плечи. Я подчинился. Она пристроилась сверху, начала с моих губ и постепенно спускалась все ниже, целуя подбородок, шею, грудь, живот. Я, запаренный последними заморочками, и думать забыл, что бывает так хорошо! Да и она, надо признать, свое дело знала. Ни на секунду не оставляла меня в покое, умело работая и ротиком, и руками. Я помог ей освободить себя от трусов, и после этого она, снова толкнув меня на подушки, принялась за дело с удвоенным рвением. Я кончил на раз, едва она приступила к минету. Хотел продержаться подольше, но, черт побери, перерыв в общении с женщинами был слишком велик.
Я продолжал лежать на спине, и Марина пристроилась рядом, ткнувшись мне в плечо, разметав по нему ароматно пахнущие волосы. Я отдыхал, поглаживая ее по голове и спине, и очень быстро почувствовал прилив нового желания.
Она это тоже почувствовала. Приподнялась на одном локте, посмотрела на меня с улыбкой:
- Целоваться больше не будем.
- Ага! - передразнил я, пуская свои руки в ход все больше и больше.
- Как ты теперь хочешь?
- На люстре вниз головой.
- А мне больше нравится так… - развернувшись, она встала на четвереньки, и от открывшейся передо мной перспективы я словно с катушек сорвался.
Второй раз я продержался подольше, но тоже не слишком достойно. Пришлось повторять. Помимо всего прочего, меня и спортивный азарт разобрал, так хотелось довести ее до оргазма!
Довел. Она мне разодрала всю спину и потом долго лежала с закрытыми глазами, улыбаясь и восстанавливая дыхание. Прошептала:
- Мне никогда еще не было так хорошо.
"Ты это всем говоришь", - злорадно подумал я, хотя услышать похвалу, конечно, было приятно.
Она словно услышала мои мысли. Открыла глаза, посмотрела внимательно:
- Ты не думай ничего такого, это правда…
С того дня она приходила ко мне ежедневно, в одно и то же время по вечерам, и мы прыгали в постель, где проводили несколько часов, пробуя все мыслимые способы секса. Можно было гадать, где Марина всему этому научилась, но факт налицо: она легко могла дать фору любой из баб, с которыми я спал. А ведь я никогда не был обделен женским вниманием и давно считал, что удивить меня чем-нибудь трудно. У Марины это получалось отменно…
Нашу последнюю встречу я помню в деталях. Стоило ей только войти, как на душе у меня что-то дрогнуло. Грусть какая-то появилась. Только я не разобрал тогда, что это грусть. Объяснил как-то иначе, отмахнулся от внутреннего голоса. А ведь он верно шептал…
Она осталась до утра, и это было впервые. Причин не объяснила, отделалась общими фразами, и докапываться я не стал. Докапываться мне не хотелось. Не до того было. Имелись занятия поинтереснее.