Заснули мы, наверное, часа в три, а уже в шесть я проснулся. Проснулся как от толчка, мгновенно и окончательно. Было темно, но я различил, что Марина, приподнявшись на один локоть, разглядывает меня, и почему-то этому не удивился.
Она тоже не удивилась моему внезапному пробуждению.
- Не спится? - Я привлек ее к себе.
- Ага, сон не идет.
- Это бывает… Я знаю одно сильнодействующее снотворное…
- Не надо! - Она выкрутилась из моих объятий и отодвинулась.
Не надо - так не надо. Как хочет! Я заложил ладони под голову и настроился снова заснуть, но Марина спросила:
- Костя, скажи: я тебе нравлюсь? Хоть чуточку?
- Ты мне нравишься очень, - заверил я, и если покривил при этом душой, то самый децл.
- Приятно это слышать. Но хотела бы я быть той, о которой ты все время думаешь.
- Ни о ком я не думаю! С чего ты взяла?
- Думаешь! Думаешь, и не отказывайся! Может, и сам пока этого не понимаешь, но постоянно ее вспоминаешь.
- Да перестань ты!
- Не надо. Женщины такие вещи чувствуют. А сегодня во сне ты назвал ее имя.
Во дела! Врет, или я, правда, чего-то сказал? Вроде и сон какой-то был… Только не вспомнить, какой.
- И что же это за имя?
- Неважно…
Так ничего из нее вытянуть и не удалось. Молчала, словно партизанка на допросе. И у меня начало портиться настроение. О близости я больше не помышлял. В памяти своей ковырялся, о женщинах, с которыми сводила судьба, размышлял. Не о всех, конечно, об основных. О тех, с которыми было что-то серьезное. С которыми… Ну, короче, понятно. Ангелина, Ольга, Анжела, Светка-Конфетка, Кристина, Наташа… Стоп: Наташа из другой оперы! Про Наташу не будем сейчас… Кто же из них мог мне присниться?
- Скажи! - попросил я еще, но Марина покачала головой.
В разговорах прошло больше часа, а потом я задремал. Марина гладила меня по голове, и последнее, что я услышал перед тем, как погрузиться в сон, было:
- Будь осторожен…
Помню, успел еще усмехнуться этим словам. Как же, очень своевременное предупреждение!
Когда я проснулся, она уже собралась. Стояла посреди комнаты, теребила ремешок сумочки и, казалось, готова была разрыдаться. Ну, дела! Я прямо-таки обалдел, глядя на эту идиллическую картинку. Нарочито грубо сказал:
- Ты чего, подруга? Нечего мне тут мокроту разводить!
Нагрубил, чтобы прикрыть собственную растерянность: на душе отчаянно заскребли кошки.
- Нич… Нич-чего, - глотая комок, прошептала Марина, и в этот момент цирик распахнул дверь. Не оглядываясь, Марина выскочила в коридор, а я остался лежать, думая, что начинается день, который будет отличаться от всех предыдущих.
Я не ошибся.
Первый сюрприз поджидал меня у окна. Точнее, за окном. Около дома, на автомобильной площадке.
Спортивной машины карамельно-зеленого цвета нигде не было видно. Вместо нее стоял с работающим движком черный "лендкрузер". Точно такой же, в котором я взорвал Хопина! Меня даже пот прошиб от неожиданности. Показалось, что машина - та самая, и я уперся лбом в холодное стекло, тщетно пытаясь разглядеть номер. Цифр не было видно, но зато взгляд мой сфокусировался на наклейке, прилепленной сзади над бампером. Стандартный белый овал с буквами "RUS" - но именно такой же был и на хопинской тачке! Такой же и на том же самом месте. Меня аж передернуло, хоть я и не мог не понимать, что наблюдаю всего лишь совпадение. Навороченных "крузаков" в России больше, наверное, чем в Японии, и все они одинаковы, все на одно рыло - цвет, "кенгурятники", тонировка. Все это я в одну секунду просек, но продолжал пялиться, будто живого Хопина увидал, вернувшегося из ада…
А потом из дома выскочила Марина. Как только она появилась, распахнулась задняя дверца джипа. Я увидел серую кожу салона, бритый затылок водителя и жирного борова в черном пальто, развалившегося на диване так, что почти не оставалось свободного места. Марина села рядом с ним, и прежде, чем захлопнулась дверь, я успел заметить, как боров по-хозяйски обнял девчонку. Какое-то время машина еще оставалась на месте, но темные стекла не позволяли мне видеть, что происходит в салоне. Потом водила аккуратно вырулил со стоянки, и "крузер", описав небольшую дугу, исчез за углом…
* * *
Второго числа ко мне в апартаменты ввалился генерал Арцыбашев. Обычно меня к нему отводили, а тут он нарисовался сам:
- Константин, доброе утро! Как самочувствие?
- Не дождетесь!
- И как тебе девушка?
- Таких девушек, - презрительно отозвался я, - на Ириновском как собак нерезаных.
- А ты здесь что - на порнозвезду рассчитывал? Скажи спасибо, что такую привели тебе потрахаться, а то уже, небось, обдрочился весь… Ладно, собирайся, есть разговор.
Я облачился в спортивный костюм, нацепил кроссовки без шнурков. Арцыбашев жестом предложил мне выйти из комнаты первым.
Мы спустились на второй этаж, прошли коридором с двумя поворотами, миновали кабинет, в котором обычно проходили допросы и остановились перед металлической дверью в самом конце. Набрав пятизначный код, генерал открыл электронный замок и снова сделал приглашающий жест.
Я когда-то читал, что во всех наших посольствах, за бугром, есть специальные комнаты для секретных переговоров. Они оборудованы особой аппаратурой и тщательно охраняются, чтобы исключить возможность прослушивания. Трудно сказать, почему, но помещение, в котором мы оказались, вызвало у меня именно такие ассоциации. Хотя ничего необычного в нем не наблюдалось: зашторенное окно, несколько стульев, письменный стол, видеодвойка, несгораемый шкаф. Разве что на приставном столике был какой-то пульт с множеством кнопок, мигающих светодиодов, двумя телефонными трубками и микрофоном на блестящем гибком держателе.
Не дожидаясь приглашения, я занял один из жестких стульев. Генерал устроился за столом и несколько минут молча смотрел на меня так, словно видел впервые.
- Хорошо выглядишь, Костя, - вынес он резюме. - Отдохнул?
- Вашими заботами, - ухмыльнулся я, как можно вульгарнее.
Он кивнул и полез за сигаретами.
Генерал выдал мне комплимент по поводу внешнего вида, но я бы не смог ответить ему тем же. Сам он выглядел довольно хреново. Всегда моложавый, подтянутый и загорелый (в солярий, что ли, наведывается?), строго и аккуратно одетый, Арцыбашев казался сейчас усталым и постаревшим. Седоватая щетина на подбородке, мешки под глазами, волосы отросли, отчего он казался лохматым, и пожелтевшие от никотина пальцы. А галстук! Где он подобрал такую тряпку? По моим представлениям, нацепить ее на шею мог бы только папуас, никогда прежде европейской одежды не видевший.
- Это хорошо, что ты отдохнул, - Арцыбашев прикурил, глубоко затянулся, выпустил дым в мою сторону и тут же разогнал его рукой. - Отдохнул, а теперь придется поработать.