– Ладно, ешь, не слушай меня, болтуна, – усмехнулся Игнат.
Закончив завтрак, я поблагодарил Игната и отправился к старцу Ев страту.
Евстрат, худощавый загорелый старикан с морщинистым лицом и ясным взглядом, сидел в лучах утренного солнца на лавочке перед своим домом и строгал ножом какую-то палочку. Время от времени он останавливался и придирчиво осматривал палочку со всех сторон.
– Бог в помощь, – сказал я, желая, чтобы мое приветствие прозвучало в стиле их набожного образа жизни.
Евстрат поднял голову и перестал строгать.
– Здравствуй, Коста, – ответил он.
Я сел напротив старца на стоявшую торчком толстую колоду, на которой, судя по всему, он колол дрова, и сказал:
– Я хочу поговорить с тобой, Евстрат.
– Ну что же, – рассудительно ответил старец, – хочешь, так поговори.
Я помолчал, соображая, с чего начать, и сказал:
– Для начала я сообщу тебе хорошую новость. Я видел Алешу, он жив и здоров, и передает тебе привет.
Евстрат кивнул.
– Насчет Алены ничего не могу сказать. Я думаю, что она там же, где был Алеша, и тоже жива и здорова.
Евстрат продолжал молчать, спокойно глядя на меня.
– Про то, что было с Алешей на протяжении этих нескольких месяцев, я расскажу тебе потом, обязательно расскажу, но сейчас есть более важное дело.
Я собрался с духом и сказал:
– Алешу захватили арабские бандиты и требуют за него выкуп. Сначала они хотели, чтобы я дал им кучу денег, но когда Алеша проболтался, что видел у тебя старинный Коран, да еще и описал его в подробностях, они забыли о деньгах и теперь не хотят слышать ни о чем другом. Подавай им этот Коран, и все тут. Ну, и, конечно, грозят страшными пытками и казнями. Я видел, что они могут сделать с человеком, если не дать им того, что им нужно. Они убьют Алешу. А перед этим будут мучить его так, что и описать страшно.
Евстрат отложил в сторону палочку и нож, которые он до сих пор держал в руках, стряхнул с колен стружки и спросил:
– Скажи, Коста, ты понимаешь, что приносишь людям горе?
Я не ждал такого виража и поэтому ответил не сразу.
– Конечно, понимаю. Но что я могу сделать? Наложить на себя руки? Во-первых – страшно, а во-вторых – грех это смертный, сам знаешь. Вот возьми и пристрели меня из своего карабина. Возьмешь грех на душу, чтобы избавить людей от такого негодяя?
– Стрельбой тут не поможешь, – ответил Евст-рат, – вот ты лучше скажи мне, кто ты сейчас есть среди людей? Как ты называешься?
Кто я есть…
А кто я, на самом деле?
Вор в законе – это понятно. А еще кто?
А никто. Просто вор в законе, то есть злодей, признанный другими злодеями выдающимся и авторитетным злодеем. Вот так. И никак иначе. И все нормальные люди спят и видят, как таких, как я, развешивают на фонарях. Или отрубают им головы на Лобном месте.
Евстрат ждал ответа, и я, вздохнув, сказал:
– Я, Евстрат, вор в законе. Ты знаешь, что это такое?
– Знаю я, что это такое, – поморщившись, ответил Евстрат, – за всю мою долгую жизнь рядом с зоной, знаешь, сколько таких, как ты, видел?
– Представляю.
– Вот то-то. Я даже знаю, что ты мне скажешь в свое оправдание.
– И что же я скажу, Евстрат?
– А то, что ты в этом не виноват, что это у тебя жизнь так сложилась, и что все получилось само собой. Правильно?
– Почти…
– Да не почти, а так оно и есть. Вот расскажи мне, Коста, с чего все началось? Где повернулась твоя дорога?
Мне не хотелось вспоминать об этом, но делать было нечего.
– Моя жена нашла себе мужика на стороне, и он уговорил ее оттягать у меня квартиру. Соблазнил, так сказать. И они не придумали ничего лучше, как убить соседку и подставить меня. Мне дали срок, но я бежал из тюрьмы и…
– Вот именно, – перебил меня Евстрат, – дальше можешь не рассказывать. Ты бежал, чтобы отомстить. И вот тут твоя жизнь и изменилась. Ты сам решил сделать это, никто тебя не заставлял. Но если бы ты спокойно отсидел, то грех был бы на тех, кто так обошелся с тобой. Месть сродни гордыни, и ты поддался этому искушению. Начав мстить, ты сам стал убийцей, предателем, стяжателем, в общем, я знаю о тебе все. Точнее – о таких, как ты.
– Но ведь я же не виноват, – возразил я.
– Был не виноват. А теперь виноват, да еще как! Зло порождает зло. Тот, кто заболел чумой, не виноват в этом, но обречен умереть. Он или умрет сам в муках, или его убьют другие, чтобы он не принес им гибель. Это и тебя ждет на твоей стезе, если ты ее не изменишь.
– Так что же, пусть такие, как хахаль моей жены, спокойно делают свои дела, а такие, как я, будут по тюрьмам расселяться?
– Бог все видит, и от его суда не уйдет никто.
– Может, оно и так, но это будет потом и не здесь, – возразил я, – а тут в это время всякие подлецы будут делать с нами все, что хотят. Так, что ли? Это что же получается? Богу, стало быть, наплевать на то, что происходит здесь, в этой жизни, и мы у него вроде фишек, которые он там, потом, разложит, как надо?
– Ты не ведаешь, о чем говоришь, – спокойно сказал Евстрат. – Пути Господни неисповедимы.
– Возможно, они и неисповедимы, но ты говоришь так, будто тебе они известны. И это не совсем хорошо. Но ведь разговор у нас не об этом, правда?
– Правда, – ответил Евстрат, – ты еще многого не знаешь, и поэтому говорить с тобой трудно. Но вот ты ответь мне, вор в законе, как это может быть, что ваше воровское братство запрещает тебе любить, заботиться о близком человеке, даже просто иметь его. Как? И я сам отвечу тебе – как. У вас там принято считать, что вор не должен иметь ни имущества, ни денег, ни дорогих людей, потому что иначе он становится слабым и предает своих нечестивых братьев. Он начинает думать о том, что у него есть, и тогда его можно заставить сделать все, что угодно. Как тебя, например. Ты, может быть, думаешь, что я не знаю, что такое – жить по понятиям? Так вот – знаю. Наслушался от ваших… А те, кто живет со мной в этом поселении, считают меня пастырем, и только. Я читаю им Священное писание, молюсь за них. За себя, между прочим, тоже молюсь. И за тебя, срань господня, тоже…
Я хмыкнул, потому что никак не ожидал от старца таких резких мирских речей. Удивил он меня, честное слово!
Евстрат бросил на меня пронзительный взгляд и продолжил:
– Они думают, что я просто хранитель Библии и пастырь. А я всю свою жизнь наблюдаю за людьми и изучаю их. Так вот, насчет воров в законе. Вы угодны Сатане, и он не хочет, чтобы ваши сердца обращались к Богу. Ведь и любовь, и забота о ближнем – это божественный промысел. А Сатане это – как нож острый. Ему нужно, чтобы вы грабили, лгали и убивали. Вот и дал он вам свои законы, объяснив их насущными нуждами воровского братства. И ты – неправильный вор в законе. Что, скажешь, тебя так не называли?