Она сделала это той же ночью, когда Гюнтер лежал рядом, после любви. Выбрала момент, руководствуясь женской хитростью. Узнав, о какой сумме идет речь, Штессман несколько минут молчал. Похоже, для него это было таким же шоком, как и в свое время для самой Лики.
– Зачем? – спросил он, наконец. – У тебя какие-то неприятности?
Лгать ему не хотелось. Их отношения и так были построены на лжи, и все в них было ложью. Да и что она могла придумать? Что деньги нужны на сложную операцию ее несуществующему ребенку? Штессман проверит. С другой стороны, признаваться, что она стала объектом шантажа, тоже было невозможно. Пришлось бы объяснять причины, по которым ее шантажируют.
– Есть человек, который был дорог мне, и он попал в беду… – неохотно ответила она.
Услышав имя Самошина, Штессман недоверчиво посмотрел на нее. Он не следил за светской хроникой, но ему это имя было знакомо.
– Ты его знаешь?
Лика вздохнула.
– Я любила когда-то его… – сказала она и не покривила душой – этот мерзавец в самом деле был ее первой любовью!
Как не хочется расписываться в собственной глупости, но из песни слов не выкинешь. Это она и попыталась объяснить Штессману. Тем не менее, похоже, он все-таки был уязвлен, и его можно было понять. Впрочем, немец философски относился к жизни, и в этот раз хладнокровие ему не изменило.
– Я не могу тебе помочь! – сказал он. – И не потому, что ревную! Если я дам тебе эти деньги, то серьезно пострадает мой бизнес. Во-первых, потому что два миллиона долларов для меня большая сумма – я не арабский шейх и не ваш «новый русский». Мои деньги вложены в компанию, и изъятие столь солидного капитала пагубно отразится на ней. А компания – это не только я, это десятки и сотни людей. У меня есть обязательства перед ними, и я не могу поступать столь необдуманно! Кроме того, есть еще такой фактор, как репутация… Если выяснится, что я помог ему выпутаться, Готлиб Крюгер подключит прессу, и я окажусь под прицелом. Они и на тебя, кстати, смогут выйти, ты об этом подумала?
– Это пустые отговорки, Гюнтер! – возразила она. – Я уверена, что нетрудно устроить все так, чтобы передача денег была анонимной и никакой угрозы ни для меня, ни для вас не представляла!
– Это смешно! – возмутился он и кажется, вполне искренне. – Ты просто не понимаешь, о чем говоришь. Я не бандит! У вас, в России, такой человек, как я, может быть авторитетом в криминальном мире, но здесь, в Германии, все совсем по-другому. Я всего лишь бизнесмен, и если бы я вздумал поддерживать отношения с такими людьми, меня легко было бы дискредитировать в глазах общественности.
Он понял, что разубеждать девушку бесполезно, и любовники разошлись по своим комнатам, не говоря больше ни слова. Через двадцать минут Гюнтер снова пришел. Анжелика сидела в кресле и смотрела на улицу, на ней был халат, в руке – любимая ментоловая сигарета. Он заметил, что ее лицо прояснилось, словно она приняла какое-то решение. Окончательное решение, и это его напугало.
– Ну и что ты собираешься теперь предпринять?
– А что я теперь, по-твоему, могу предпринять?
Штессман прислонился к стене и посмотрел на нее задумчиво.
– По-моему, ты не отступишься! Будешь искать эти проклятые деньги во что бы то ни стало, даже если, как это говорится, – сложишь голову?
Анжелика раздраженно покосилась на него. Она всерьез рассчитывала на помощь немца, но теперь, кажется, об этом можно было забыть. Все-таки последний шанс она решила использовать.
– Вот именно! – сказала она, отвечая на его последнюю фразу. – И я рада, что ты это понимаешь… Если я тебе дорога, возможно, ты не захочешь, чтобы я рисковала своей свободой, а может, и жизнью!
– Ты мне дорога! – подтвердил он. – Именно поэтому я и не хочу давать тебе эти деньги. Я не хочу!… Не хочу выручать этого человека!
Его руки скользнули по ее плечам, вниз, она выронила сигарету на паркет.
– Анна, Анна! – прошептал Штессман, целуя ее лицо.
Она разомкнула наконец губы, отвечая на его поцелуй. Он впился в ее рот, как сумасшедший, и распахнул ее халат, пробираясь к телу, еще горячему после его недавних ласк. Девушка опустила голову ему на плечо. Взгляд ее бесцельно блуждал по картине, висевшей на стене напротив. Он оголил ее грудь и приник к соскам, покусывая и целуя их. Против своей воли, Анжелика почувствовала возбуждение. Всадники на картине преследовали вепря. Все детали, лица, фигуры, животные и собаки на переднем плане были тщательно выписаны, но статичны. Картине недоставало жизненности.
Ей вспомнился Лаевский – любитель охоты. Пальцы Штессмана тем временем пробежали по внутренней поверхности ее бедер. Анжелика на мгновение свела бедра, когда пальцы любовника коснулись ее лона, но тут же развела их шире, предоставляя ему полный доступ. Она откинулась в кресле, картина с охотой уплыла из поля зрения, теперь сквозь полуприкрытые веки она наблюдала потолок с лепниной. Немец спустился ниже с поцелуями, и девушка ощутила поцелуй на своих половых губах. Она застонала от вожделения и еще шире раскрыла бедра, прижала его голову к своей промежности.
Он доводил ее до изнеможения, он был особенно старателен в этот раз, словно надеялся, что если ничто другое не в силах привязать ее к нему навсегда, то это сделают его любовный пыл и изобретательность. В его объятиях Анжелика в самом деле потеряла чувство времени, ей было хорошо как никогда. Она успела кончить несколько раз, прежде чем он вошел в нее по-настоящему, почти сразу заставив ее еще раз испытать бешеный оргазм.
А потом я сидела перед зеркалом в комнате, разглядывая свое усталое лицо, и думала о том, что даже самый потрясающий секс ничего не способен изменить.
– Сорвалось! – сказала я тихо.
Вот тебе и урок, Анжелика Королева.
Штессман остался непоколебим в вопросе с Самошиным. Но по крайней мере будет что вспомнить, когда меня отправят на свалку! Еще я подумала, что египетский загар сошел на удивление быстро. Дверь отворилась неслышно. В этом большом старом доме петли не скрипели. Гюнтер подошел ближе, встал за спиной и наклонился надо мной.
– Итак, вы приняли какое-нибудь решение? – спросил он.
Официальное обращение на «вы» должно было, очевидно, подчеркнуть серьезность, с которой Гюнтер относился к поставленному вопросу. Она решила отвечать в тон.
– Да! – и встретилась с ним взглядом в зеркале, но не ответила на его улыбку. – Только оно вряд ли вам придется по душе!
– Только не уверяйте меня, что вы не оставили идею помочь этому человеку!
Штессман взял ее руку в свою, сжал пальцы. Она ответила, но ее взгляд был скорее прощальным.
– Я не собираюсь тебя обманывать, Гюнтер! Я ухожу!
Немец схватил ее за плечо и резко развернул к себе.
– Ты поэтому приехала, только поэтому?! – спросил он, задыхаясь.