– Почему пошлый? – обиделся я.
– Все твои анекдоты пошлые, грубые и с нецензурными словами.
– Можно подумать, что я с утра до ночи рассказываю тебе анекдоты, в кои веки собрался…
– Ладно, давай свой анекдот, – и она загодя приняла брезгливо-скучающий вид.
– Один хохол спрашивает другого: – Грицько, знаешь, як москали называют пыво? – Як? – Пи-и-во!
– Ну и что?
– А то, что знаешь, как испанцы называют вино? Эль вино!..
Замешательство прошло, и теперь я ощущал себя совершенно нормально и был готов спокойно выносить женские фортели, на которые Рита, похоже, настроилась всерьез.
Залудив второй стакан, я почувствовал, как вино согрело и расслабило меня, и, прикурив очередную сигарету от окурка предыдущей, я выпустил дым в потолок и поинтересовался:
– А ты чего вообще прилетела-то? Дело какое есть или так просто, от скуки?
Рита внимательно посмотрела на меня и сказала:
– Эк тебя разбирает, дорогой.
– Меня разбирает? – искренне удивился я, – ну это уж ты того… Вовсе меня не разбирает. Я просто выпиваю себе и получаю удовольствие. А если кому не нравится, то это его личные проблемы.
– Дело не в выпивке, – сказала она, снова взяв стакан.
– А мне нет дела до того, в чем дело, – тонко и изысканно поиграл я словами, – ты прилетела? Прилетела. Я тебя встретил? Встретил. Вещи в номер отнес? Отнес. Все, свободен.
Я встал и вышел из хижины.
Потянувшись и оглядевшись, я увидел дона Рикардо, который, сидя на завалинке, разговаривал о чем-то с пилотом.
Перед ними стояла бутыль, и в руках они держали полные стаканы.
Я подошел к ним и сказал:
– Салют, камарадас!
Рикардо Альвец улыбнулся и ответил:
– Салют, Тедди! А где ваш стакан?
Я посмотрел на свои пустые руки, потом обернулся и, увидев все так же стоявшую в дверях Кончиту, сказал ей:
– Кончита, куколка, принеси благородному дону стакан, пожалуйста!
Кончита улыбнулась и скрылась в хижине.
Ровно через две секунды она вышла, держа в руке стакан, и протянула его мне.
– Грациа, сеньора!
Альвец захохотал и спросил:
– Откуда мистер Свирски знает испанский?
Я подставил стакан пилоту, который уже наклонял бутыль, и небрежно ответил:
– Ну, такие элементарные слова знает любой уважающий себя человек.
– Тогда я предлагаю выпить за уважающих себя людей, – сказал Альвец.
– Согласен, – ответил я, и мы выпили.
Альвец отер губы и, поставив стакан на землю между ног, сказал:
– Я связывался с нужными людьми и уже получил предварительное согласие.
– Это хорошо, – ответил я, – а еще какие-нибудь новости имеются?
– Другие уважаемые люди, за которых мы только что выпили, еще раз подтвердили, что мистер Тедди Свирски, он же Знакар, весьма уважаемый человек, и на его слово можно положиться.
– Это приятно, – кивнул я, – но все же было бы интересно узнать, что они сказали о количестве товара, суммах денег и сроках сделок. И вообще, кто эти уважаемые люди?
– Вы, Тедди, их не знаете, это я гарантирую. А о тех вещах, которые вы только что перечислили, мы будем говорить…
Он нахмурился, задумавшись, пошевелил губами и объявил:
– Ровно через три дня. В пятницу утром все будет известно.
Я тоже нахмурился, пытаясь вычислить дни недели в обратном порядке, наконец мне это удалось, и я спросил:
– Это значит… Сегодня понедельник, что ли?
– Да, а что? Это имеет какое-нибудь значение?
Я посмотрел на Альвеца и, поняв, что задал идиотский вопрос, рассмеялся:
– Ровно никакого. Здесь, в этих ваших джунглях, многое теряет всякое значение и смысл. А уж дни недели и прочие условности – в первую очередь.
– Вот! Я вижу, что вы начали понимать тонкости здешней жизни. За это нужно выпить!
Пилот, слушавший наш разговор с видом тупого тракториста, присутствующего при разговоре председателя колхоза с министром, при слове «выпить» встрепенулся и схватил бутыль за горло.
Мы подставили стаканы, и он, несмотря на то что был уже изрядно на кочерге, налил нам и себе недрогнувшей рукой, которая была тверда, как чугунная рука Ленина на памятнике у Финляндского вокзала.
Между прочим, об этих памятниках…
По всему Питеру расставлены, точнее – были расставлены памятники Ленину.
Большинство из них изображали великого провокатора с рукой, выставленной вперед и указывавшей, по всей видимости, на какую-то великую цель. Или, во всяком случае, в ту сторону, где эта цель находилась.
Так вот, если представить себе все множество этих памятников, торчавших не только в Питере, а вообще по всей территории СССР, то указывали они во все стороны сразу. Я считаю, что тут имело место некое политически-идеологическое упущение. Надо было, чтобы все они указывали в одну сторону, например, в сторону Кремля. Вроде того, как кресты на храмах сориентированы по сторонам света, или, скажем, мусульмане во время молитвы поворачиваются к Мекке. А так получается, что, посылая нас в разные стороны, он послал всех туда, куда мы и пришли. Недокумекали идеологи. Ошибочка вышла.
И ведь черт его знает, может быть, с точки зрения всякой магии и прочих оккультных дисциплин именно это и стало причиной краха коммунистической идеи, может быть, если бы все памятники Ленину указывали в одну точку, произошло бы магическое сфокусирование, концентрация усилий и устремлений, и все обернулось бы иначе. И жили бы мы сейчас при светлом настоящем.
Я представил себе это светлое настоящее, вообразил сорок восьмой съезд КПСС, и мне стало так тоскливо, что я залпом выпил полный стакан вина.
Поставив его на землю, я посмотрел на Альвеца, который только что сделал то же самое, и мне в голову вдруг пришла отличная мысль.
– Дон Рикардо, – сказал я, чувствуя, как вино бежит по моему организму, зажигая меня и искрясь, – а что, если мы сходим на охоту?
– На охоту? – Альвец весело удивился, – интересная мысль.
Он посмотрел на пилота, потом на компанию своих черноволосых соотечественников, веселившихся в тени самолета, потом снова на меня и сказал:
– Только, знаете, Тедди… – он задумчиво почесал подбородок, – я не люблю просто так убивать зверей. Убивать можно, но только защищаясь или для того, чтобы потом съесть. Мы пойдем на охоту, но не будем стрелять. Мы сделаем лучше.
Я несколько удивился такой гуманности со стороны профессионального революционера, наркоторговца и убийцы, но не подал виду, а только спросил: