Ничего похожего на оружие у меня не было, поэтому я снова схватил затихшего в отрубе парня и рывком кинул на потенциального стрелка. Получилось даже удачнее, чем я ожидал.
Как выяснилось позднее, парень уже почти вытащил пистолет, но удар падающего на него тела заставил его невольно нажать на курок. Ствол пистолета, к несчастью для него, был направлен ему в живот.
Одновременно с выстрелом я открыл дверцу машины и выпал наружу. Конечно, я думал о том, что в этот момент поделывают двое других моих противников, и есть ли у них оружие, но действовал я быстрее, чем думал, и поэтому, когда они с двух сторон обежали машину и одновременно появились передо мной, в моей руке уже был баллонный ключ, найденный под сиденьем.
Водитель был вооружен монтировкой, второй был безоружен, по крайней мере руки у него были свободны и я, опять-таки не думая, изо всех сил метнул баллонный ключ ему в живот.
Потом, вспоминая подробности этой скоротечной схватки, я понял, что нужно было в первую очередь обезвредить водителя. Но, руководствуясь инстинктом, я поступил совершенно правильно – действия вооруженного человека предсказуемы, они определяются характером оружия, которое у него в руках, а вот действия безоружного предсказать трудно, он может достать из кармана нож или пистолет, поднять с земли камень и вообще поступить черт знает как, поэтому – вырубать надо было именно его, безоружного, что я и сделал. К хорошему удару баллонного ключа он не был готов и со стоном согнулся пополам, ухватившись руками за живот.
В этот момент водитель замахнулся монтировкой, но я этого ждал – что еще может сделать человек, имея монтировку в руках, только замахнуться и ударить, во всяком случае попытаться. Вот он и попытался.
Но я откатился в сторону, вскочил на ноги и жалел только об одном – с правой руки бить было неудобно. Поэтому, пока его правая рука с монтировкой опускалась на то место, где только что лежал я, моя левая рука, сжатая в ударный кулак, вошла в соприкосновение с его подбородком, и я удивился тому, какие слабые бывают люди – не выдерживают простого удара с левой.
И только я хотел вплотную заняться последним из дееспособных налетчиков, как на шоссе, которое и было-то в двух шагах от нашей машины, раздались звуки сирен, и сразу две милицейские машины порадовали меня своим появлением.
Впрочем, я рано радовался – стражи порядка немедля меня скрутили, надели мне на руки наручники и препроводили сначала в отделение, а недолго погодя и в знаменитую тюрьму «Кресты».
Вообще, слава тюрем, острогов и прочих мест заключения в нашей стране меня поражает. Спроси человека, живущего в глухой сибирской тайге и никогда не выезжавшего со своей заимки дальше районного центра, какие достопримечательности есть в Москве, он вспомнит Кремль, потому что там Путин, может быть, вспомнит Мавзолей и, думаю, на этом череда его московских ассоциаций прервется. Но попроси меня назвать московские тюрьмы, и легко приходят на ум Бутырка, Таганка, Лефортово, Матросская Тишина…
* * *
Почему «Кресты» называются «Крестами», я узнал в первый же день своего там пребывания.
Сначала меня продержали полдня в «обезьяннике» милицейского участка, совсем мной не интересуясь. Как я узнал позднее, менты были заняты тем, что пристраивали в различные больницы покалеченных мною людей, а самого неудачливого, пытавшегося застрелить меня из пистолета, они поместили в морг, потому что он получил «несовместимое с жизнью огнестрельное ранение в область брюшной полости, вызвавшее обильное внутреннее кровоизлияние и смерть потерпевшего».
Заняты они были весь день, когда в шесть часов вечера пришел новый дежурный по участку, то он вяло поинтересовался, кто это там сидит в «обезьяннике».
– А черт его знает, – весело ответил сдающий смену милиционер. – Его мужики из убойного утром привезли, в «обезьянник» кинули, вот он и сидит.
– А… – сказал заступающий на пост и его интерес к моей персоне пропал.
Только поздно вечером клетка открылась, и мужчина в штатском провел меня в комнатку с двумя древними письменными столами, сейфом, на котором фломастером были написаны телефонные номера, и парочкой стульев.
– Садитесь, – сказал он и вытащил из кармана мой загранпаспорт. – Гражданин Костюков, Алексей Михайлович?
– Да, – согласился я с этим неоспоримым фактом.
– Капитан Махмудов, – представился мужчина, но руку для рукопожатия не подал.
После чего стал переписывать на казенный бланк разные данные из моего паспорта. Закончив, он отвел бумагу подальше от глаз, долго ее изучал, остался, видимо, доволен и сказал:
– Распишитесь вот здесь, и здесь…
– Это что? – спросил я и протянул руку за бумагой.
– Документ, – важно ответил он. – Расписывайтесь!
– Я хочу прочитать.
– Потом прочитаете, сейчас некогда, сейчас машина придет.
– Какая машина? – удивился я.
– В тюрьму тебя везти, вот какая… – он решил демократично перейти на «ты». – Можешь и не расписываться, значения это не имеет, потому что задержан ты на месте преступления, и тебе даже явка с повинной не поможет.
– Какое преступление, какая явка? – возмутился я.
– Убийство одного человека – раз, нанесение телесных повреждений разной степени тяжести – три человека – два, это что тебе, не преступление? Это очень большое преступление!
– Но я же защищался, на меня напали!
– Ничего не знаю. Я – опер, мое дело тебя, преступника и убийцу, поймать и в тюрьму посадить, а там – следователь, суд, пусть они разбираются. Вот, – он показал другую казенную бумагу с печатью и подписями, – это постановление прокурора о твоем аресте и, соответственно, заключении под стражу. Сейчас придет машина, и мы отвезем тебя в тюрьму «Кресты». Все понял?
– Понял, – сказал я. – А адвокат?
– Я ж тебе, мудаку, говорил уже, будет тебе следователь, будет и адвокат. Вот, – он потряс тоненькой картонной папочкой, – это розыскное дело на тебя, Костюков. Я его открыл, я его и закрыл, потому что я тебя, Костюков, поймал. А у следователя будет свое дело, уголовное, на возбуждение которого господин прокурор уже выписал постановление, – и он достал уже третью казенную бумажку из тонкой папки.
Краем глаза я увидел, что в папке больше ничего нет, и хотя бы это меня порадовало.
Ночь как-нибудь перекантуюсь, подумал я, а утром – следователь, адвокат, Кирею попрошу позвонить, так что к вечеру на свободе буду, хотя бы по подписке о невыезде.
И легко согласился:
– Давайте, – говорю, – вашу машину…
Первая попытка посадить меня в тюрьму оказалась неудачной. Когда мы приехали в «Кресты», заспанный прапорщик долго не мог понять, чего от него хочет штатский с документами капитана милиции Махмудова, потом понял и сказал решительным и злым голосом: