Вертолет коснулся земли, лопасти еще медленно вращались, а бортмеханик в буром промасленном комбинезоне уже проворно отдраил боковую дверь. Проведя ладонью по двухдневной щетине, полковник состроил соответствующую рожу и с ухмылочкой распорядился:
— Можете извращаться, орлы и соколы.
Сгрудившийся у вертолета контингент разразился дружными приветственными воплями, руками махал, свистел, кто-то даже от избытка эмоций подпрыгивал, как мячик, и орал:
— Оле-оле-оле!
Первым в дверном проеме возник Уланов — небритый, как все поголовно, в милицейских камуфляжных портках, тельняшке с засученными по локоть рукавами и форменной пятнистой кепочке бундесвера. На поясе у него по обе стороны от пряжки красовались сразу два ножа: один, с коричневой рукоятью, штык-нож от АКМ, второй, недавний трофей — черный и узкий австрийский десантный «глок». Очень удобная штука, между прочим, лезвие с пилой на обушке выкрашено в черный цвет, чтобы ночью лишний раз не отсвечивало, а главное, в ножны этот кинжальчик можно совать любой стороной, хоть так, хоть наоборот. Тельняшка Уланова была украшена доброй полудюжиной больших круглых значков с самыми разнообразными картинками — и череп с костями, и голенькая девица в интересной позе, и Винни-Пух с Пятачком. Одним словом, Менестрель являл собою классическую фигуру, каких еще немало попадается на приличном удалении от начальства: вояка опытный, но раздолбай и баламут, любящий жизнь во всех ее проявлениях, особенно спиртосодержащих.
Глядевший наружу из-за его спины полковник, ухмыляясь про себя, отметил, что возле самой «путанки» уже сконцентрировалось не менее двух десятков аульных подростков и малых детушек — ну вот и отлично, пусть пялятся, нам скрывать нечего, наоборот, извольте любоваться…
Картинно извлекши из-за спины ту самую гитарку, Уланов ударил по струнам, имитируя балалаечные ритмы и, блаженно улыбаясь здоровой алкогольной ухмылкой, заорал:
Мой миленок все допил,
Дочиста и допьяна —
Потому и наступил
В мире кризис топливный!
Среди встречающих пронесся шепоток, наступило озадаченное молчание. Потом кто-то рявкнул на всю равнину:
— Вы что, водку забыли, обормоты?!
— Не извольте беспокоиться! — во всю глотку отозвался Уланов. — За интеллигенцию нас держите?!
Он проворно соскочил наземь, повернулся вполоборота к дверному проему, сделал в его направлении торжественный широкий жест рукой и вновь вдарил по струнам:
Ты не ной, не ной, не ной,
Этот кризис — нефтяной,
А нам нехрен опасаться,
Что наступит спиртовой!
В проеме нарочито неторопливо появился Антон. Он был вообще голый по пояс, подмышечная «горизонталка» с «Вектором» висела на могучей шее, а на голове красовалось натуральное соломенное сомбреро, украшенное намалеванным черной краской черепом с костями. С загадочной ухмылочкой обозрев встречающих, он одним рывком вздернул на уровень плеч две огромные камуфляжные сумки, издавшие столь громкий стеклянный перезвон, что слышно его было на километр вокруг. И рявкнул:
— Принимайте боезапас, головорезы!
Встречающие отозвались таким восторженным ревом, исполненным самой горячей любви, о каком политики и эстрадные звезды могли только мечтать. К Антону кинулись и в дюжину рук бережнейшим образом поддержали при спуске на грешную землю, чтобы, не дай бог, не уронил бесценную ношу.
Следующим, вскинув сумку на плечо, вышел Рахманин, ничуть не похожий на полковника, да и вообще на серьезного человека — в обрезанных наподобие шорт камуфляжных штанах, пятнистой жилетке на голое тело, темных очках и красной бандане. Следом повалили остальные, наряженные в том же махновско-панковском стиле. Началось общение на манер незабвенной встречи старых друзей в «Джентльменах удачи»: «Косой! Хмырь! Какие люди!»
Гомон стоял на всю округу, забивая даже вокальные упражнения Уланова, как тот ни старался всех переорать. У навеса столовой дневальный разжигал самодельную кирпичную печурку с короткой трубой. Оглушительно взревел движок бронетранспортера, к нему волокли канистры с соляркой и разную не столь уж необходимую в хозяйстве мелочевку, чтобы обменять в селе на должную закусочку.
Одним словом, торжество раскручивалось по полной — как иногда случается на дальних точках вдали от грозного начальства. БТР помчался в село, малолетние зрители, пресытившись увиденным, стали помаленьку рассасываться, тем более что уже вечерело. Полковник, украдкой провожая их взглядом, ощутил чувство глубокого удовлетворения: все играли талантливо, хоть «Оскаров» мешками раздавай.
Это был чистейшей воды спектакль, конечно, бутафория, туфта. Или, выражаясь по-уставному, военная хитрость. Алкоголя они не привезли ни капли, во всех бутылках была натуральная вода, но ее-то, героическими усилиями подавив отвращение, понятное каждому военному, да и штатскому россиянину, теперь долго предстояло «распивать» так, чтобы весь окружающий мир поверил, будто бравые солдаты пьянствуют сорокоградусную.
Среди сбежавшихся местных пацанов, сто процентов, был высмотрень, а может, и не один. Как и среди взрослых в деревне. Любой соглядатай на основании увиденного мог сделать один-единственный вывод: к омоновцам прибыла то ли смена, то ли усиление, и гяуры по своей всегдашней привычке решили это дело отметить, закатив грандиозный сабантуй.
Приняв от командира омоновцев до половины налитый стакан — так, еще несколько подростков торчат по периметру, подальше от «путанки», — полковник, титаническими усилиями воли изобразив на лице состояние надлежащего блаженства, осушил его до донышка, сморщился, скривился, куснул колбасы. И мысленно выругался как мог заковыристей: любое актерство можно для пользы дела талантливо раскрутить, но до чего же мучительно хлестать чистейшую водицу, притворяясь для зрителей, что это водяра… Нелегкое испытание.
Присутствующие разбились на компании, кто уходил в палатки, кто устраивался у длинного стола. Полковник нырнул в ближайшую палатку, где один из его орлов и двое из здешнего невеликого гарнизона старательно имитировали раскупоривание бутылок, стаканами звенели, громко, возбужденно переговаривались. Присел в сторонке на скатанный спальник и попытался хоть на минутку снять сумасшедшее напряжение.
Спектакль, на полном серьезе разыгрывавшийся тремя десятками мужиков, должен выглядеть чертовски убедительно, чтобы противник принял его за правду жизни. Как и взаправдашним актерам, спецназовцам маячил при удаче весьма заманчивый и серьезный приз. Именовался этот приз — Абу-Нидаль.
По достоверной информации, он сегодня придет в деревню к своему человеку. И нужно будет его взять. А сделать это можно одним-единственным способом: устроить засаду далеко за околицей, выражаясь профессиональным языком, на маршруте выдвижения боевиков. В доме, конечно, было бы гораздо сподручнее, но шейх, так его разэтак, в дом практически никогда не заходит — прекрасно понимает, какой это может обернуться ловушкой. Ну, а устроить засаду на деревенской улочке нереально, тут вам не Голливуд.