Бедная Галюся на время лишилась языка от испуга, но не ушла из дому, не бросила Полину. Через пару месяцев произошел другой страшный случай, смысл которого Полина поняла много позже, хотя сразу почему-то почувствовала, что он как-то связан с тем скандалом двухмесячной давности. Она лишь знала, что у Нелли с Галюсей был тяжелый разговор, потом Галюся ушла, исчезла куда-то на три дня, а когда вернулась, долго и надсадно рыдала у себя в темной комнате. Испуганная Полина сидела с ней, гладила по голове, как сама Галюся ее гладила, когда она маленькая плакала, поила водой, но боялась даже спросить, что случилось, лишь повторяла изредка: «Ну, Галюсечка… ну, Галюсечка…»
Это было так страшно, что даже Нелли не осмелилась ничего сказать. Ходила по дому мрачная, курила, рассыпая всюду пепел, и молчала. Галюсе потом пришлось этот пепел собирать, из ковров вычищать. Отца дома не было, он уехал сниматься, это называлось «в экспедицию». А когда вернулся, все уже было забыто, и ему никто ничего не сказал.
Галюся осталась в доме. Нелли ей время от времени напоминала, как страшно она виновата. Самой Нелли это пришлось очень кстати: из раздавленной чувством вины Галюси можно было веревки вить. Взваливать на нее горы работы, платить с опозданием и вообще держать в черном теле. В ответе за все. Если бы не эта дура Полька, забивающая Галюсе голову всяким вздором про равные права и прочей чушью, думала Нелли, было бы просто отлично.
Так прошло больше двадцати лет.
* * *
Нелли все это время продолжала сниматься, а вот Владимир Полонский после тридцати как-то рано… не то что состарился или подурнел, но заматерел, начал терять волосы. Он снялся в восьми картинах в роли героя-любовника, в шести из них – в паре с женой, потом еще в нескольких – в характерных возрастных ролях и на этом «завязал», перешел на административную работу. Стал продюсером и преуспел. Он первый предложил жене возрастную роль, а Нелли в ответ опять устроила сцену чуть ли не с кровопролитием.
Она обожала царапаться, чуть что – пускала в ход ногти. Маленькая Полина однажды видела, как уходил из квартиры – в отсутствие отца – один из материных любовников. Заслышав громкие голоса, Полина, тогда пятилетняя, с любопытством вылезла из кровати и прямо в пижамке босиком прошлепала в коридор.
Дверь ванной была открыта, а в ванной стоял какой-то дядька, разглядывал себя в зеркале. Он был уже в брюках и в рубашке, но без пиджака. Рубашка местами пристала к нему, и в этих местах проступили кровавые борозды. Полина так испугалась, что плюхнулась прямо на пол. К счастью, ее прикрывала распахнутая дверь: ни дядька, ни подошедшая из спальни Нелли ее не заметили.
– Идиотка! Психопатка! – разорялся дядька. – Как я теперь пойду? Мне на работу!
– Ты просто не понимаешь, что такое темперамент, – голосом гран-кокет из дореволюционного театра проговорила Нелли.
Дядька закатил ей оплеуху. Полине все было видно сквозь щелку двери.
– Темперамент? Я тебе покажу темперамент!
Нелли тоже начала его бить и опять пустила в ход ногти.
– Я тебе всю рожу разукрашу, подонок!
Противнее всего было то, что после драки они снова обнялись и бросились обратно в спальню, так и не заметив сидящую на полу девочку. Полина еще немножко посидела, отдышалась и ушла к себе. Никому ничего не сказала. Но про себя решила, что у нее никогда ничего такого не будет. Не подпустит она к себе ни одного дядьку.
Вот и в тот раз, когда папа предложил Нелли возрастную роль, она бросилась на него, как дикий зверь. Папа обниматься с ней не стал, оттолкнул так, что она отлетела. Возрастная роль досталась другой актрисе. А Нелли как ни в чем не бывало еще долго требовала у него роль молодой героини. Он отказал.
Оглядываясь назад, Лина видела много таких безобразных сцен. Казалось, все ее детство из них состоит. Вот говорят, в прошлом вспоминается одно только хорошее. Лине было уже двадцать три года, а единственным светлым пятном в ее детстве осталась Галюся. Это притом, что Галюся сама всего боится и ни защитить ее, ни помочь ей не может. В детстве, когда становилось страшно, они бросались друг к дружке и просто обнимались, стараясь пересидеть, переждать грозу, как пара испуганных котят.
Нет, в детстве был еще папа, папа тоже хороший, но он слишком часто пропадал куда-то из дома, а когда Лине стукнуло четырнадцать, ушел насовсем. Распалась звездная пара, развелся он с Нелли и женился на другой женщине.
Лина его нисколечко не винила. Напротив, она его прекрасно понимала и вовсе не считала, что он ее предал. Часто бывала у него в гостях. Папина новая жена, Зоя Артемьевна, тоже неудачно побывала замужем, и у нее от первого брака тоже осталась дочка. Но Зоя Артемьевна, хоть и работала на киностудии, была звукооператором, а не кинозвездой, не графиней, не Медеей. И ее дочка Аллочка, на несколько лет младше Лины, была обыкновенной девочкой, в кино не снималась.
Лина привязалась к ним обеим, охотно сидела с Аллочкой, пока Зоя Артемьевна готовила обед (Нелли не знала, с какого бока подойти к кухонной плите), и радовалась за папу. Они были – Лина долго не могла подыскать верное слово – нормальные. Ничем не выдающиеся просто люди. Они просто жили, им никому и ничего не надо было доказывать.
Это Нелли вечно устраивала из своей жизни спектакль. Завела лысую кошку-сфинкса, на вид мерзкую, как крыса, но ужасно приятную на ощупь, только для того, чтобы принять участие в каком-то телешоу. Приняла. Кокетничала, сажала своего сфинкса на плечо, говорила, что гладит его не переставая и жить без него не может.
Но дома обнаружила, что сфинкс оставляет коричневые разводы пота на ее платьях, и уже близко его к себе не подпускала. А вскоре несчастная кошка подохла, объевшись чего-то неудобоваримого. Сфинксов, оказывается, надо кормить по особой диете, но никто в доме Нелли этого не знал. Лина и Галюся уложили бедного зверя в коробку из-под обуви и со слезами похоронили в парке «Сокольники». Нелли даже не спросила, куда девался экзот.
Тот эпизод, что Лина припомнила матери, произошел на съемках, когда Лине было тринадцать лет. Эти съемки стали для нее последними. Они проходили в Литве, в Зарасайском районе. Военная драма, Нелли с Линой играли мать и дочь, разлученных войной: когда дочке стукнуло тринадцать, Нелли наконец-то согласилась на возрастную роль. На самом деле фильм повествовал об обретении новой свободной Литвы. Белый всадник на белом коне [8] , но только на материале Второй мировой.
Снимал этот фильм знаменитый литовский режиссер Ольгерт Куртинайтис. И зачем он пригласил Нельку, как мысленно называла ее Лина, на главную роль? «Она по типу подходит», – ответил он Лине, когда она прямо спросила. Но это было позже.
Лина согласилась только из-за Ольгерта: он ей нравился. Правда, он был, как загадочно выражались, «не по этой части», но тринадцатилетняя Лина, наученная невольными и скандальными наблюдениями за матерью, об «этой части» старалась вообще не думать. Просто Ольгерт был умный, веселый, симпатичный, с рыжеватой шкиперской бородкой, и глаза у него были тоже рыжие. Всегда в них светился насмешливый огонечек. А главное, Ольгерт разговаривал с ней уважительно, как со взрослой. Словом, он уговорил Лину сниматься. Уговорил, раз уж Нелли без нее не соглашалась.