И в Зарасае ей ужасно понравилось. Тут дышалось по-другому. Никогда в жизни Лина не видела такой красивой природы, как в Литве. В прозрачном и чистом воздухе все краски приобретали особую гармоничность, любой пейзаж казался законченной картиной.
Их с Нелли поселили на хуторе рядом с живописным озером. И хутор, и озеро тоже снимались в кино, но по утрам, если ранней съемки не было, Нелли и Лина ходили купаться. Пересекаешь широкий луг, над которым летают неправдоподобно красивые бабочки-махаоны, и спускаешься по невысокому, но крутому, местами скользкому глинистому склону к крошечной бухточке. Весь склон порос кустарником, местами на тропинку вылезают корни, приходится под ноги смотреть. Внизу места ровно столько, чтобы встать двоим, ну или вещи сложить.
Нелли, как всегда, оказалась на высоте, она привезла купальник. И даже не один, хотя выпендриваться вроде бы не перед кем. А вот тринадцатилетняя Лина купалась голышом. Все равно на озере, по крайней мере в этой бухточке, любезно загибающейся рукавом из-за крутой излучины как будто специально для них, не было больше ни души. И даже на лугу Лина ни разу никого не встретила, кроме махаонов. Некого стесняться.
Они уже почти все отсняли, осталось кое-что по мелочи и последняя большая сцена встречи матери и дочери после долгой разлуки, как раз и символизирующей обновление страны. Ранним утром, как обычно, Нелли и Лина пошли искупаться. И вдруг на бережок, на крошечный пятачок, где они оставили свои вещи, вышел латышско-русский актер Валдис Соколовскис, исполнявший роль героя. Вот он был – по этой части. Ужасно противный, самодовольный, как актер, по мнению Лины, полный ноль. У него была по сути отрицательная роль, казалось бы, простор для актера, а он с ней не справился. Во всяком случае, Лину не убедил. Зато красавец.
И уж конечно, он завел роман с Нелли. Вернее, так: у них с Нелли завелся роман. У Нелли они заводились как тараканы. Она спала со всеми своими партнерами, если ориентация позволяла. Чтобы их чувствовать, как она сама говорила.
Лина не обращала внимания, ее давно не интересовали материнские романы. Но Валдис внушал ей страх. Он и ее, нескладного тринадцатилетнего подростка, вздумал, как он сам говорил, «оприходовать».
Никто в съемочной группе не принимал его усилия всерьез, только сама Лина, когда Валдис впервые взял ее сзади двумя пальцами за шею, чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Конечно, она не стала жаловаться матери, прекрасно понимая, что это бесполезно. Но Валдис все время норовил щипнуть ее потихоньку, и она сказала Ольгерту.
Увы, Ольгерт тоже отмахнулся от ее слов. Слишком уж курьезно это выглядело со стороны. Он одернул Валдиса, велел близко не подходить к девочке, тем более что они по сюжету не пересекались, да и забыл о дурацком эпизоде, а вот Валдис ничего не забыл. Он придерживался в жизни лозунга: «Всех женщин не переимеешь, но к этому надо стремиться».
И теперь, когда Валдис появился на берегу, Лина испугалась. Она сидела голая в воде, ей уже становилось холодно, а Валдис все стоял и, похоже, не думал уходить. Он был явно навеселе. Нелли вылезла из воды, собрала свои вещи, накинула на плечи полотенце и, как была, в купальнике, принялась карабкаться по косогору наверх.
– Мама! – тревожно окликнула ее Лина.
– Чего тебе? – обернулась Нелли.
– Дай мне полотенце.
– А сама не можешь? – удивилась Нелли. – Тоже мне барыня нашлась!
– Мама, я же голая! Скажи, чтоб он ушел.
– Сама скажи. И вообще не валяй дурака. Пора привыкать. Ты же актриса!
Валдис стоял, глумливо на нее пялясь. А Нелли смерила их обоих взглядом, послала Валдису многозначительную ухмылку – давай, мол, действуй, – и повернулась спиной.
– Ма-ма-а-а-а– а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а– а-а-а-а-а-а-а-а-а! – закричала Лина так, что сорвала голос.
Нелли как ни в чем не бывало взобралась на пригорок и скрылась из глаз.
А Валдис так и остался на берегу. Расставил ноги пошире, глядя прямо на Лину.
– Уйдите, – хрипло попросила Лина.
Он не двигался.
Лина просидела в воде еще с четверть часа, чувствуя, что коченеет, и наконец сдалась, вылезла на бережок. Сгибалась в три погибели, прикрывалась руками и коленями, но берег был глинистый, скользкий, и она не удержалась, взмахнула руками, чтобы не упасть. Валдис наблюдал за ее манипуляциями с глумливой усмешкой. Лине хотелось сказать ему что-нибудь едкое, но она всерьез простыла и повредила голос. К тому же ей было страшно, и она понимала: нельзя показывать ему свой испуг.
Она решила не одеваться, просто замоталась в полотенце, взяла свои вещи и, аккуратно обогнув Валдиса, попыталась уйти. Он загородил ей дорогу. Лина попробовала с другой стороны его обойти. С тем же успехом. Она налево, и он налево. Она направо, и он направо. В нем чувствовалось упрямство пьяного.
Лина тоже была упряма, она сделала третью попытку. И тут он схватил ее. Быстро, мгновенно всю общупал опытными руками. Лина извивалась, как червяк, но добилась лишь того, что они оба упали, и Валдис навалился на нее.
– Вы с ума сошли… мне тринадцать лет, – проговорила Лина сорванным полушепотом.
– Ничего-ничего, это возраст Суламифи, – пропыхтел Валдис ей в ответ.
Может, если бы она не брыкалась так отчаянно, все бы на этом и кончилось… Может, он хотел только попугать… поиграть с ней… Похоже, Валдис и сам не знал, как далеко собирается зайти. Но Лина бешено отбивалась, и он вошел в раж.
Ей все-таки удалось вырваться, оставив в его руках полотенце, но Валдис снова настиг ее уже на косогоре, повалил, перевернул на спину… Под его тяжестью Лина съехала со скользкого пригорка вниз. Какой-то острый сучок или корешок впился ей в спину и распорол до крови. Валдис заломил ей обе руки за голову, засунул язык в рот и уже пытался раздвинуть коленом бедра, но Лине удалось высвободить одну руку. Она вцепилась ему в волосы и дернула изо всех сил. Он невольно вскинулся, уже замахнулся, чтобы ее ударить, но на этом самом замахе Лина увернулась, вырвалась, сгребла свой сарафан и сандалии и молнией взлетела на пригорок.
Валдис был упорен, он бросился в погоню, но, как раньше Лина, поскользнулся и растянулся во весь рост. А она уже неслась что было сил по лугу, вся в глине и в крови, неслась босиком, не замечая красивых бабочек-махаонов и колющей босые ступни сухой травы. Только добежав до хутора, Лина остановилась, надела сарафан и сандалии. Трусы и полотенце так и остались на берегу, она и не заметила, как обронила. Лифчик в тринадцать лет ей был не нужен.
Натянув сарафан на голое, вымазанное в глине и крови тело, Лина сделала шаг и вдруг согнулась пополам. Ее вырвало. Только перевела дух, и опять вырвало. В желудке уже ничего не осталось, рвало одной желчью, но схватки не отпускали. Лина опасливо оглянулась: нет, вроде Валдиса не видно. Надо же добраться до хутора, вымыться, переодеться…
С трудом разогнувшись, Лина увидела, что к ней со стороны конюшен бежит невестка хозяев хутора Тереза.