– «Эта Королева», как вы ее называете, – заговорил Никита Игоревич в явном бешенстве, – мне как дочь. И она уже нахлебалась столько, что на четверых хватит.
– Никита Игоревич, – в испуге заторопилась Лина, – я же с вами не спорю. Но вы же не думаете, что в это кто-нибудь поверит? А Нелли ужасно боится Сеидбекова, понимаете? Пообещала и не сделала. Она хотела просто отмазаться, чтобы он ее не убил.
– И при этом замазала меня и Юлю. Ваша мать не умеет просчитывать варианты.
– Да уж не Карпов с Каспаровым! – невольно вырвалось у Лины.
Вот тут он засмеялся. И сразу стал ужасно симпатичным. А Лина вспомнила, кого он ей напоминает: Ольгерта. Правда, у него не было шкиперской бородки, и вообще лицо другое, зато у него были светло-карие глаза, и сейчас, когда он засмеялся, в этих глазах зажегся веселый рыжий огонечек. У Лины даже сердце дрогнуло.
– Пожалуйста, – повторила она, решив ковать железо, пока горячо, – не размещайте в Интернете ее фотки.
– Какие фотки? – насторожился Никита Игоревич.
– Ну те, из интернет-кафе. Ну, где видно, что это она, только шифруется. Если Сеидбеков увидит, он ее убьет. Вам так нужна ее кровь?
– Не нужна мне ее кровь! Я вообще впервые слышу о каких-то фотках!
Лина поняла, что невольно выдала начальника службы безопасности. Видимо, это была его идея – опозорить Нельку в Интернете, – а с шефом он не посоветовался.
– Можно доказать, что ваши снимки с Королевой сфабрикованы, – заговорила она, тщательно подбирая слова, – и что это ее рук дело. Сама-то она Интернетом не владеет, вот и пошла в интернет-кафе, а там кто-то вместо нее выложил. Но потом он ее сфотографировал, как она выходит и пальто чужое с себя снимает, как очки падают, ну и вообще, там номер ее машины есть.
– А теперь хочет выложить эти веселые картинки в сети? – догадался Никита Игоревич. – И как же я могу ему помешать?
Лина оглянулась на Геннадия Борисовича: мол, ваш ход. Он подошел, она уступила ему место за компьютером.
– Не волнуйтесь, Никита Игоревич, все под контролем. Фотографии я выкупил. Но я предупредил эту… дамочку: еще одна такая выходка, и разборки с Сеидбековым ей не миновать.
– Хорошо. Я хочу попрощаться с этой милой девушкой.
Лина снова села.
– Лина? Скажите, вы учитесь, работаете?
– Кончаю институт.
– А какой, если не секрет?
– Тореза, – сказала Лина, – чтобы не объясняться насчет «мглы».
– Если будете искать работу, загляните ко мне. Геннадий Борисович даст вам координаты. Всего хорошего.
– Спасибо.
На этом разговор закончился.
– И вам, барышня, спасибо, – поблагодарил Геннадий Борисович, – выручили. Сам бы я церемониться не стал, слил бы эти фотки в Интернет, и пусть бы она попотела, – он неприязненно оглянулся на Нелли. Она повернулась и ушла. Для нее история на этом закончилась. – Но шеф у меня – гнилой либерал.
– Вам бы нагорело, если б вы слили фотки у него за спиной, а он бы потом узнал? – догадалась Лина.
– Не то слово! – усмехнулся Рымарев.
Лина решила, что он, в общем-то, тоже симпатичный, и улыбнулась ему.
Он тут же снова помрачнел.
– Вы все-таки посоветуйте своей мамаше не расслабляться. Фотки я выкупил, но вы же барышня продвинутая, сами понимаете: тут гарантий нет. Может, у него еще копия осталась. Может, он в сеть выложит или продаст Сеидбекову… Правда, насчет Сеидбекова хочу вас успокоить: у него напряглись отношения там, – Рымарев вскинул взгляд, – наверху. Не в тот нефтепровод деньги вложил. Пришлось срочно лететь в Азербайджан. И вряд ли он скоро вернется.
– Спасибо вам огромное.
Лина крепко пожала ему руку и проводила до двери.
Нелли лежала у себя в спальне, прижимая ко лбу пузырь со льдом. Над ней хлопотала Галюся. О сбежавшем в Азербайджан Сеидбекове Лина решила ей не говорить. Сама узнает. А пока пусть помучается, ей полезно.
На следующий день после визита начальника службы безопасности компании «РосИнтел» в квартиру доставили с курьером письмо. Нелли Полонской предлагалось немедленно явиться в театр. Нелли хотела не ходить просто назло, но страх и любопытство повлекли ее в театр.
В кабинете главного режиссера ее встретили двое: режиссер и директор. «Спелись уже, шерочка с машерочкой», – злобно подумала Нелли. Не говоря ни слова, режиссер протянул ей лист бумаги. Это было сгенерированное на компьютере заявление об уходе из театра. По собственному желанию. И дата уже проставлена – ровно через месяц. Не хватало только ее подписи.
– Я этого подписывать не буду, – надменно заявила Нелли.
– Не будете – уволим по статье, – ответил Галынин.
– Не отрезайте себе путь к бегству, – посоветовал Мирошник.
– Я на вас в суд подам, – пригрозила Нелли.
– Подавайте, это ваше право, – пожал плечами Галынин. – Но с этой минуты вы числитесь в законном отпуске. И можете не возвращаться. Пропуск, пожалуйста.
Нелли еще постояла, помолчала…
– Ну, как хотите, – прервал это молчание Галынин. – Все равно он недействителен. Я его приказом аннулирую. Здесь вы больше не появитесь.
Нелли поняла, что спорить бесполезно, они сильнее ее. Подписала заявление, швырнула на стол пропуск и с порога послала обоих на три веселых буквы. Подумаешь! Она и без них обойдется.
– Подождите! – окликнул ее Мирошник. – А книжку-то трудовую получить не желаете? Не курьера же по десять раз гонять!
Нелли зашла в отдел кадров и забрала трудовую книжку. Ей хотелось верить, что она держится королевой, она старательно задирала подбородок, но губы у нее дергались, мысли путались, руки дрожали, слезы наворачивались на глаза. Она даже не смогла сообразить, должен ей что-то театр в смысле материальном или нет. Хоть отпускные? Нет, кажется, она все отпуска тут отгуляла давным-давно, еще и за свой счет прихватывала.
Выйдя на улицу и успокоившись немного, Нелли машинальным движением вытянула из кармана сотовый телефон. Вроде недавно изобрели, а она уже представить себе не могла, как раньше обходилась без мобильника. Хваталась за него, как герой вестерна хватается за револьвер. Номеров столько, что пришлось завести карту памяти. Но этот номер был у нее забит в телефон, и она быстро нашла его в книге. Пора стребовать должок.
Нелли позвонила одному известному театральному режиссеру, с которым была хорошо знакома. Этот режиссер отличался нетрадиционной ориентацией и однажды, пару лет назад, соблазнил семнадцатилетнего мальчика. Не первого и, надо полагать, не последнего, но этот мальчик насчет собственной ориентации не был твердо уверен. Режиссер его просветил, но на мальчика открытие произвело такое оглушительное впечатление, что, придя домой, он повесился.