Маловичко бросил на Лидию Алексеевну взгляд, ясно говоривший: «У меня не забалуешь», и повернулся к Вере:
— Не беспокойтесь, Вера Васильевна, все будет сделано. Обращайтесь, когда что нужно. В любое время.
— Нет уж, по такому поводу не дай бог. Прошу вас, проследите лично, чтобы они сели в самолет.
— Дождусь взлета.
— Огромное вам спасибо.
— Не за что. — Он подхватил чемодан, казавшийся в его громадных руках спичечным коробком, открыл дверь и отрывисто скомандовал: — Прошу.
Лидия Алексеевна вышла, не попрощавшись и даже не взглянув на дочь.
А Вера, оставшись одна, устало опустилась в кресло. Возвращаться в кабинет не имело смысла: вскоре в этой самой комнате у нее должна была начаться встреча с представителем Межбанковской валютной биржи.
— Леночка, заварите мне, пожалуйста, чаю покрепче и принесите прямо сюда, — попросила она секретаршу по внутренней связи.
Маловичко позвонил из аэропорта и застал ее еще на работе:
— Лично посадил в самолет. Пристегнул ремни. Дождался взлета. Все в порядке.
— Как же вас в самолет-то пустили без билета? — изумилась Вера.
— Волшебное слово знаю, — послышался в трубке басовитый смешок. — Не волнуйтесь, Вера Васильевна, обращайтесь, если что.
Вечером дома ее ждал встревоженный насмерть Николай. О визите тещи он уже знал от Антонины Ильиничны. Он обнял Веру так, словно она была шахтером, поднятым на поверхность из обвалившейся шахты. Вера тихонько засмеялась.
— Все оказалось не так уж страшно.
Она улыбнулась Антонине Ильиничне и поцеловала сына, смотревшего на нее испуганными глазами. Он был уже в том возрасте, когда мальчишки не выносят нежностей, но ради такого случая стерпел.
— А где там моя куколка? — спросила Вера, заглядывая в детскую.
Наташа мирно спала, причмокивая во сне пухлыми розовыми губками, и ведать не ведала о случившемся в доме переполохе. Андрейка, к счастью, был в школе, когда приехала Лидия Алексеевна, и тоже ничего не знал о визите сочинской бабушки. Вера никогда не рассказывала ему о своей жизни в Сочи. Если и суждено ему когда-нибудь столкнуться с жестокостью и подлостью, решила она, то пусть уж не в собственной семье.
— А что случилось-то, мам? — спросил он, обводя встревоженным взглядом физиономии взрослых.
— Была у меня одна неприятная гостья, но она уже уехала. Она нас больше не потревожит.
— А чего она хотела?
— Денег, сынок. Чего еще хотят люди от банкиров? — улыбнулась Вера.
— Это был шантаж? — оживился Андрейка. В последнее время он стал зачитываться детективами.
— Ну вот еще! Не такие мы люди, чтобы дать себя шантажировать. Нет, это просто был старый счет, его давно пора было закрыть, и я его закрыла. Идемте ужинать! Я такая голодная, слона готова съесть.
— Слон невкусный, — заметил Андрейка по дороге в столовую.
— И то правда. Авось у нас найдется что-нибудь получше.
Андрейка не забыл отцовского рассказа о коварной тете. Потянув отца за рукав, он спросил шепотом:
— Это та тетя приходила?
— Какая тетя? — не понял поначалу Николай.
— Та. Миледи.
— Не знаю. Нет, не думаю. Вряд ли, — шепнул он в ответ. — Забудь о ней. Пошли ужинать.
Позже, оставшись с мужем вдвоем в спальне, Вера рассказала ему все, умолчав только о завещании.
— А парень-то прав! — заметил Николай. — Это был чистой воды шантаж. Эмоциональный шантаж. Эх, жаль, меня дома не было!
— Шантаж? Это была попытка с негодными средствами, и я даже рада, что тебя дома не было. Антонина Ильинична правильно сделала, что не пустила ее в квартиру. Представляешь, моя мать даже не знает, что у меня дети есть! — Вера содрогнулась. — Она бы еще сглазила Наташеньку, как злая фея Карабос!
— Ну, нет, не такие мы люди, чтобы дать себя сглазить. — Они засмеялись, крепко обнявшись. — Думаешь, это навсегда? Злые феи нас больше не потревожат?
— Думаю, да, это конец. Я даже боюсь, не была ли я с ней слишком резка. Все-таки она моя мать.
— В том смысле, что она тебя родила? Это еще не значит быть матерью. Нет, я уверен: что бы ты ей ни сказала, этого было даже слишком мало.
— Надо же, какой ты кровожадный!
— Жутко кровожадный! Вот сейчас возьму и откушу это ушко.
И между ними завязалась веселая борьба, из которой он всегда давал ей выйти победительницей.
Вера знала, что этот телефонный звонок будет. Подсознательно она ждала его с тех самых пор, как в начале июля 2007 года было объявлено о проведении зимней Олимпиады в Сочи. Но она не думала, что звонок раздастся так скоро: в первых числах августа.
Она оказалась в квартире одна, дети с Николаем, Антониной Ильиничной и Шайтаном были на даче. Вера все-таки выстроила себе дачу на Клязьме, в поселке Шереметьевский недалеко от Долгопрудного. Сама она в тот день пошла на работу, но к вечеру собиралась уехать к семье, хотела только кое-что захватить из дому. И вот — звонок. Тот самый.
Ни «Здравствуй», ни «Как поживаешь». С места в карьер:
— Вера, у нас дом отбирают! Приезжай срочно!
— Успокойся, мама, еще даже не решено, где будут строить. Нас не тронут. И вообще, об Олимпиаде только объявили, а ты уже паникуешь.
— Да при чем тут Олимпиада?! — Голос был так визглив, что Вере пришлось отвести трубку подальше от уха. — Ты слушай, что тебе говорят. У меня дом отбирают. Приезжай немедленно!
— Кто отбирает?
— Кто отбирает?! — Децибелы зашкаливали. — Ты хочешь знать, кто отбирает?! Сестрица твоя! Лора!
Вера ответила не сразу. Такую новость надо было осмыслить. Значит, паучихи не ужились в одной банке. Этого следовало ожидать, но ей вообще не хотелось о них думать, и она не думала. В последние годы, когда у Веры наконец появилась полноценная семья, столько стало других забот, что на мысли о матери и Лоре, о сочинском доме времени совсем не осталось.
Муж — режиссер, и, когда у него на работе все ладится, в семье воцаряются радость и веселье. Когда он в духе, может расшевелить кого угодно. Увы, праздник не вечен. Чуть только в театре что-то пойдет не так, вся семья это чувствует, даже двухлетняя Наташа. Это Вера умеет «не приносить работу домой», а Коля не умеет. Мучается, стыдится, кается, но кому от этого легче?
Четырнадцатилетний сын — живое минное поле. Родители у него теперь — «предки», что они понимают? Он слушает «мощную» музыку, играет в серьезные компьютерные игры, катается на скейтборде и мечтает о мотоцикле. Водится с крутыми ребятами, сам уже крут, как яйцо или овраг. Срывается, нетерпелив — вылитый отец. Стал хуже учиться, дерзит, пару раз от него уже тянуло куревом.