– Вы обе можете остановиться? – попросила Мэй. – Скоро придет Пейдж Гринлей с матерью. Я лучше пойду помоюсь.
– Ты могла бы позвонить ему, – предложила тетушка Энид.
– Прекрасная идея, – согласилась Тобин.
Мэй посмотрела через розовый куст на свою тетушку. Предложение было ересью для «Брайдалбарн»: Эмилия Дунн всегда считала, что мужчина больше всего опасается быть заманенным в ловушку… «заарканенным», как она называла это. В ее знаменитом списке «что делать и что не делать» со звонка мужчине начинался раздел «не делать». Как будто прочитав мысли Мэй, тетушка Энид продолжала:
– Мужчины тоже умеют страдать. Он проиграл первенство, – напомнила ей тетя Энид. – Возможно, он нуждается в ком-то, с кем можно было бы поговорить.
– На мой взгляд, звучит правильно, – сказала Тобин.
– А как там относительно мужчин, которым нужно время, чтобы зализать их раны? – спросила Мэй.
– Достаточно убедительно.
– Он знает, что он может позвонить, – сказала Мэй.
– Я прежде никогда не думала о тебе как о гордячке. – Тетя Энид сняла японского жука с глянцевого листа, держа его свободно на ладони руки, чтобы выпустить в поле, где не было роз. – Но, кажется, ты ставишь свои собственные чувства выше того, кто, может быть, действительно нуждается в тебе, и прямо сейчас.
– Тетя Энид права, – заметила Тобин.
Мэй не ответила. Она заметила второго жука, его полосатый панцирь, мерцающий подобно масляному пятну. Взяв его со стебля розы, она ногтем постучала по панцирю размером с вишневую косточку. Мэй в своем собственном панцире становилось жарко и неуютно под утренним солнцем, она думала, как долго жила под ним и как она будет себя чувствовать, если его снять.
За эти годы Тобин пыталась свести ее с братом Джона, с его кузеном, с некоторыми из сослуживцев, с которыми он общался. Барб Эллис приглашала ее покататься на лыжах в выходные, чтобы там познакомить с ее другом из Вермонта, который, она знала, был идеален для Мэй. Кэрол Николе устроила «слепое» свидание с парнем, которого она знала еще по колледжу, океанографом в Вудс-Холле. Мэй покорно подчинялась им. Но ей было теперь тридцать шесть лет, и она ни разу не чувствовала ничего даже похожего на свою тягу к Мартину.
Очень медленно Мэй встала и выпрямилась. Она прошла в оранжерею, где на северной стене висел телефон. Мартин не додумался дать ей свой телефонный номер. Дозвонившись до организации «Бостон Брюинз», она попала на регистратора, потом ее переключили на менеджера офиса и, наконец, на пиар-агента команды.
Когда Мэй назвала свое имя, она услышала скептицизм своего собеседника.
– Помните ту авиационную катастрофу? – спросила Мэй. – Он спас меня и мою дочку. Он действительно сделал это. Кайли, моя дочь, попросила его помочь нам, и он это сделал, и мы подружились. Мы с ним поужинали, как раз перед началом финальных игр, и я дала ему… – Она остановилась, во рту пересохло.
– Мне жаль, мэм, – сказал голос. – Но нам не позволяют давать личные телефоны игроков.
– Но мы друзья, – заспорила Мэй. – Мы действительно… Я уверена, многие так говорят вам, но в этом случае это истинная правда.
– Уф-ф… но даже в этом случае мне не разрешено…
Мэй опустила голову, прижавшись к прохладной стеклянной стене. Пара ласточек разрезала воздух наверху, строя гнездо на карнизе оранжереи. Мэй чувствовала, как ее шансы падают.
– Пожалуйста, – умоляла Мэй мужчину на том конце провода.
Внезапно она почувствовала, что она была должна добраться до Мартина. Если бы она могла бы пролезть по проводу и вырвать у этого типа его номер, она сделала бы это.
– Вы должны сказать мне.
Но мужчина повесил трубку. Мэй медленно вернулась в розарий и возобновила свою работу. Тетя Энид поглядела на нее, но не спросила, что случилось.
– Тебя с ним не соединили? – спросила Тобин.
– Номер не дают.
– Проклятие, – сказала Тобин. – Может, мне попробовать? Я могла бы…
– Не надо, – остановила ее Мэй, взявшись за совок. – Все хорошо, давай остановимся на этом?
Ее подруга ушла.
Когда тетя Энид пошла в сарай за костной мукой, что бы добавить ее к кофейной гуще, Мэй наклонилась и почти прижалась лицом к земле. Она чувствовала влажную теплоту, поднимающуюся волнами, и закрыла глаза.
«Я не могу поверить, что это происходит со мной», – сказала она своим коленям.
Мэй влюбилась. Она, кто уже была по-дурацки влюблена однажды и полностью самозащищена от этого с тех самых пор, как имела неосторожность, почти ничего не заметив, просто отдать свое сердце мужчине, который взял и исчез из ее жизни. Вчера вечером, делая записи в дневнике о видениях и снах Кайли, она была потрясена, обнаружив, что пишет о Мартине.
Приехала Пейдж Гринлей с мамой и сестрой, потом они уехали, и Мэй снова вернулась к работе в саду. Воздух прогрелся, и пчелы роились вокруг роз. Звук двигателя заставил ее насторожиться. Это был автомобиль на дороге, и автомобиль этот ехал быстро. Чем громче слышался шум двигателя, тем быстрее билось сердце Мэй. На ней была старенькая соломенная шляпа и протертый желтый сарафан. Ее руки были снова в земле, а под ногтями кофейная гуща. И тут она увидела, как Мартин Картье на своем «порше» двигается через поле.
Мэй глядела на поле с высокой травой. Поддавшись вперед, вскочив на ноги, она стояла, раскинув руки. Пробовала улыбаться, но не могла, подбородок дрожал.
Он приехал к ней. На нем была белая рубашка, заправленная в джинсы, синяя бейсболка и теннисные тапочки. На правой щеке красовался синяк, а под его левым глазом сияли рубцы. Подойдя ближе, он снял бейсболку.
– Привет, – произнесла Мэй.
– Я катался, – сказал Мартин.
– Так далеко? – спросила она.
– Я люблю соленый воздух, – объяснил он ей. – Здесь, в Блэк-Холле.
Мэй взглянула на ноги Мартина, но почувствовала его руки у себя на плечах. Неожиданно для себя она внимательно посмотрела ему в глаза. На мгновение он показался смущенным. Он зачем-то возился со своей бейсболкой, потом уронил ее на землю.
Поцелуй перехватил дыхание Мэй. Мартин крепко обнял ее, и она прижалась к нему. Воздух был полон ароматов, и день явно грозил стать жарким, их окружали запахи высокой травы и белых роз. Мэй никогда больше не сможет вдыхать весну без того, чтобы не думать о Мартине.
– Я не рассчитывала увидеть тебя снова, – сказала Мэй.
– Честно? – спросил он.
– Не знаю. – Она пожала плечами, отступая назад.
– Я проиграл, – сказал он ей.
– Это не имело значение для меня.
– Я напортачил. Я все испортил…