Я повидал уже добрую дюжину привидений. Их видят только в том случае, если они сами этого хотят, и, по моим оценкам, для большинства из них я просто не бог весть как интересен. Но привидение, которое я так внезапно обнаружил у себя за спиной в школьной часовне, ожидало именно меня. Только меня. Мне это стало ясно, едва я его заметил. И пока оно ко мне приближалось, я даже вспомнил, откуда мне знакомо его лицо.

В коридоре перед школьной часовней висела картина с четырьмя хористами, все четверо чуть-чуть помладше меня. У второго слева, как я про себя все время отмечал, злость была просто на лбу написана. И это впечатление меня не обмануло.

Он остановился рядом со мной, и сквозь его пальто я мог различить лавки позади него. Я еще помню, как тогда подумал: «О нет, только не привидения!» Но, когда он поднял свою бледную ладонь и продемонстрировал мне львиную печать на ней, я больше вообще ни о чем не думал.

– А тебе-то зачем понадобилось его вызывать? – Голос его прозвучал так хрипло, словно он им не больно-то часто пользовался.

Я встал и отошел от лавки. Он был меньше меня ростом, но после моего опыта со Стуртоном настоящего страха перед ним я не испытывал.

– О ком ты говоришь? – спросил я, хотя ответ мне был, естественно, наперед известен, и я даже подумал: «Йон, ты постепенно приобретаешь навык в разговорах с привидениями».

Мой собеседник насмешливо скривил рот. Сквозь его лицо я мог так же свободно смотреть, как сквозь изношенную ткань.

– Не прикидывайся дурачком. Готов поспорить на мое место в аду, он потребовал от тебя то же самое вознаграждение. Ведь так?

Он захохотал. Звучало это довольно-таки гнусно, а лицо его при этом почти что рассеялось.

– Пусти! – сказал я и стал протискиваться мимо него, но он тотчас же опять встал передо мной.

– Куда это ты собрался? Ну, сознайся. Тебя он тоже просил сходить за его сердцем. Святой Уильям! – Его лицо так искривилось, что больше походило на кошачью морду, чем на лицо мальчика. – Я вызвал его, чтобы он защитил меня от одного из моих учителей. Я был жертвой вечных побоев и слышал о рыцаре, покоящемся в соборе и поклявшемся защищать слабых и все такое. – Он обнажил зубы, как это делал Стуртон. – О да, он мне помог. Мой учитель, всхлипывая, стоял перед ним на коленях, и больше ко мне не притронулся. Но потом я должен был искать его проклятое сердце. А найдя его, что я с этого имел?

Сквозь его грудь мне были видны ряды лавок.

– Он убил меня! – прошипел он мне. – И с тобой поступит точно так же.

После этого он исчез.

А я стоял, уставившись на то место, где только что был он.

«Обманщик, – думал я, – грязный мертвый обманщик! Я надеюсь, Лонгспе проткнет твое черное сердце, как он это сделал с сердцем Стуртона».

Но вокруг меня, казалось, отовсюду раздавался шепот: «Он убил меня. Убил. Убил!»

Нет. Нет, этого не может быть!

– Вернись! – крикнул я, озираясь в пустой часовне. – Вернись, грязный обманщик!

– Уайткрофт?

Миссис Медник, школьная секретарша, стояла в дверях часовни. Все называли ее Медник-Бубенчик, хотя она совсем не была крохотулькой. Напротив, она едва помещалась за своим письменным столом. Но, если ты не знал, в какую тебе аудиторию, или тебе нужен был пластырь, ты шел к Медник-Бубенчик. Кроме того, ей было известно все о епископальном дворце.

– Миссис Медник… знаете ли вы что-нибудь о мальчиках там, снаружи, на картине? – спросил я.

Медник-Бубенчик повернулась в двери часовни и посмотрела на картину.

– Ах, об этих! Да, как же, как же, – сказала она. – Вот тот, самый правый, стал певцом в лондонской оперетте – у него была довольно дурная репутация, а второй слева – это хорист, он выпал из окна. Я все время пытаюсь отнестись к нему с сочувствием, но…

– Выпал из окна?

– Да. Он сломал себе шею. Тогда вроде бы ходили слухи, будто его кто-то столкнул. Но, по его словам, он был один, когда это случилось.

У меня было чувство, будто у меня под ногами расступилась земля.

А я тебя разыскивала! – продолжала Медник-Бубенчик. – Звонила Цельда Литтлджон и спрашивала, не видел ли ты Эллу. Это несколько странно, так как Эллы сегодня вообще не было в школе, но я ей все же обещала тебя спросить.

– Нет, – пробормотал я, прокручивая в голове сцену, как хорист вываливается из окна. – Нет, я тоже уже искал Эллу.

Медник-Бубенчик пожала плечами и повернулась к лестнице:

– Ну поглядим, может быть, ее бабушка тем временем уже знает, где она прячется!

Непостижимо, но мой разум все еще не забил тревогу. Слишком уж он был занят переработкой того, что сообщил мне мертвый хорист.

– Может быть, Элла у родителей? – сказал я, спускаясь вслед за Медник-Бубенчик по лестнице. – У ее бабушки не очень-то хорошие с ними отношения. Элла рассказывала мне, что Цельда и ее мать ссорятся по крайней мере три раза в неделю.

Но Медник-Бубенчик покачала головой:

– Нет. Ее родители опять в турне. Где-то в Шотландии, насколько мне известно.

Это был миг, когда до меня наконец дошло.

Что-то случилось. Нечто ужасное.

Мое сердце забилось так быстро, что мне сделалось плохо. Я забыл мертвого хориста и то, что он наговорил о Лонгспе. Правда ли, что он убийца? Даже это вдруг стало все равно.

В моей голове крутился только один вопрос: «Где Элла?»

XII
Эллин дядя

Весь путь до Цельдиного дома я бежал сломя голову. Мне было безразлично, что меня выгонят из школы, поскольку я уже вторично отсутствую без справки. Мне было все безразлично.

Где Элла?!

Когда я, спотыкаясь, влетел в гостиную, Цельда сидела на софе, окруженная своими жабами, и держала в руке письмо. Очки она сняла, и у нее были красные от слез глаза.

– Что случилось? – Я уже воображал себе, что Эллу переехал грузовик или она утонула в мельничном болоте.

Цельда протянула мне письмо. Почерк выглядел до странности неумелым, как будто тот, кто обычно пишет правой рукой, в качестве разнообразия попытался писать левой.

Сначала я не понял из того, что прочел, ни слова, но, когда смысл стал проясняться, я так и сел прямо там же, где и стоял, на Цельдин ковер в цветочек. У меня просто подкосились колени (при этом я чуть не расплющил двух жаб).

«Цельда Литтлджон. Как только стемнеет, приведи Хартгиллова отпрыска на кладбище в Килмингтон, или с восходом солнца твоя внучка отправится на тот свет».

Под этими словами красовался герб. Он несколько размазался, как если бы какой-то неуклюжий палец угодил в еще не просохшие чернила, но я все же узнал его. В последний раз я видел его на попоне мертвой лошади.