– Ну, ты тоже знаешь, какой ты есть. – Куин ласково провела рукой по его лицу.
– Сейчас да, – кивнул он. – А раньше было по-другому. Но я пытался стать похожим на отца. Он тоже настоящий. Знаешь, мне даже хотелось заполучить шрам, – вспомнил вдруг Майкл. – У отца их несколько – от падений с деревьев, с крыши, после занятий на тренажере… Я думал, что если и у меня будет шрам, то я стану еще больше походить на него.
– Но для этого тебе совсем не обязательно обзаводиться шрамами, – прошептала Куин.
– Да, но когда-то я считал шрам некой отметкой, которая должна была подтвердить, будто я не слабее отца. И я надеялся, что тогда он будет относиться ко мне иначе.
– Тебе казалось, что он тебя не любит? – Майкл пожал плечами.
– Да, наверное. Но именно этим летом я понял, что ошибался.
– Как?
– Ну, он и сам был очень несчастен. Их брак оказался неудачным. Мама выпивала да к тому же обвиняла в этом его…
– Но разве он был в том виноват? – спросила Куин.
– Нет.
– Да и она, скорее всего, тоже не виновата. Просто у них не было любви. Поэтому она стала пить, а он улетал к звездам.
Майкл молча смотрел на девушку. Как же она все понимает, эта замечательная дикарка с Мыса Хаббарда!
– Твоей маме здесь не нравится, правда? – спросила Куин.
Майкл покачал головой.
– Она говорила, что мы никогда не вернемся на Мыс Хаббарда – и ее слова оказались почти пророческими. Хотя дом оставался нашим до самого их развода, мы начали проводить летние отпуска в других местах… На Гавайях, на ранчо в Монтане, на островах Океании, в Европе… Иногда с нами ездила тетя Румер. Я помню, как скучал по ней и по Блю.
– Ее коню…
– Ага. Еще давно, чтобы я помнил о нем, она привезла мне плюшевого коня. Я назвал его Блю… но однажды я заснул, а когда проснулся, его нигде не было.
– И что же с ним случилось?
Майкл закрыл глаза и еще немного погладил ее волосы.
– Я знаю, что случилось. Моя мать или спрятала его, или выбросила.
– Почему?
– По той же причине, по какой она хочет свести меня с Амандой, – прошептал Майкл. – Потому что так уж она устроена… ей кажется, что чем сильнее я привязываюсь к Мысу Хаббарда, тем больше удаляюсь от нее.
– Но здесь ее дом. Как и у Румер с твоим отцом. Майкл помотал головой.
– Нет, она считает иначе. Не знаю почему, но она всегда была такой. Ей хотелось вырваться отсюда и никогда не возвращаться. И она не хочет, чтобы я был здесь. Она – актриса, и в жизни ей тоже хочется играть какую-нибудь роль. То ли злодейки, то ли еще кого-то…
– Но я рада тому, что ты со мной.
Покрепче обняв ее, Майкл целовал ее макушку, уши, щеки.
– Это сама судьба решила, что мы должны быть вместе. Потому и отец вернулся за своей судьбой, и меня привез, чтоб я встретил тебя…
– Думаю, твоя мама попытается нас рассорить, – вздохнула Куин.
– Это ей не удастся! – прижимая Куин к своей груди, возразил Майкл, пока прохладные волны касались их ног, подбираясь все выше и выше. В лучах солнца блестели их кольца из медной проволоки. Скалы вокруг них отливали ярким серебром, подобно облакам, бегущим по голубому небу.
Он провел пальцем по ее лицу и поцеловал в щеку. От нее пахло теплом и сладостью. Волны пытались захлестнуть их, приглашая остудить горячие головы и поплавать в море. Майкл еще не знал, куда их вынесет в конце концов. Но, наблюдая за своим отцом и тетей Румер, он понял, что кораблекрушение, перенесенное в молодости, оставляет след на всю жизнь. Главное – выплыть, вспомнить все хорошее и не терять свою первую и единственную любовь.
Майкл притянул к себе Куин, целуя ее и зная, что, как бы ни обернулись дальше дела, он никогда не потеряет из виду горизонт и не выпустит штурвал из своих мужественных рук.
Гольфстрим быстро подгонял «Клариссу» домой, а Сикстус Ларкин и Малаки Кондон от души наслаждались деньками на морском просторе. По ночам вдоль бортов шлюпа занималась биолюминесценция – океанский огонь, обязанный своей жизнью той скорости, на которой они прорывались сквозь богатые планктоном воды. В дневное время неподалеку от них плавали горбатые киты и шароголовые дельфины, сверкая своими телами. Бедняга Малаки однажды не вытерпел и либо бросал за борт гидрофон, либо хватал свою видеокамеру в надежде запечатлеть то мгновение, когда солнечный луч поймает в объективе блестящий черный бок или острый спинной плавник.
– По-моему, ты задумал открыть свое шоу на канале «Дискавери», – держа руку на румпеле, засмеялся Сикстус.
– Вот еще, – буркнул Малаки. – Я ученый до мозга костей, и подобная ерунда меня не волнует.
– Нет-нет, – подначивал его Сикстус, – ты мечтаешь о собственном шоу. С названием вроде «Малаки – погонщик китов»… Ну как у парня, что выискивает ядовитых змей, или у того, который путешествует по рифам, изучая белых акул.
– Они нехорошие люди, – закусив мундштук трубки, сказал Малаки. – Будят у публики ненависть к животным… Нет, Сикстус, я просто делаю свой маленький вклад, подбрасываю пищу в реку знаний о китообразных. Как учитель ты должен понимать всю ценность моего труда. Ведь капля за каплей может и ведро наполнить…
– Ты прав, Мал. И я уважаю тебя за это.
– К тому же Люсинду весьма возбуждают разговоры о знаниях.
– Еще бы! Она же библиотекарь. Думаешь, она разинет рот от удивления, когда ты нарисуешься в Хоторне?
– Ха, надеюсь, что так и будет. Я уже староват для импульсивных поступков, но если земляк-ирландец предлагает мне путешествие на юг на своем «Херресхоффе», то как я могу отказаться? Кроме того, я уже довольно долго не видал свою Люсинду. – Пока Сикстус выверял курс, Малаки тихо пускал облачка дыма. «Кларисса» скользила по водной глади, и от ее изящного милого носа расходились белые волны.
Сикстус глядел вперед на висевшее над морем солнце, которое выстилало ему путь своими золотыми лучами, словно манившими его домой. Он размышлял о том, как всю свою жизнь мечтал отправиться в одиночку через океан, устроив поединок человека с природой. Он уже и не помнил, сколько классов под его началом изучали «Моби Дика»; он и сам всегда грезил поисками духовного богатства, семейных ценностей и белого кита.
– Малаки, ты когда-нибудь задумывался, – спросил он, – над тем, насколько мы одиноки?
Друг, сидевший с подветренной стороны, чтобы быть поближе к волнам и своим любимым китам, запустил пальцы в воду и кивнул:
– Каждый день. Разве не в этом все дело?
– Какое дело?
– Твое путешествие.
– Ну, не знаю.
– Ты проверяешь себя, Сикстус, – сказал Малаки, – и пределы того, на что ты способен.