– Я сам позабочусь о своем ребенке, не волнуйся. – Теперь в голосе Томаса звучала явная угроза.
– Но это не мои деньги, – упорствовал Рудольф, чувствуя всю бесполезность спора. – Что, черт подери, мне с ними делать?
– Можешь на них помочиться. Истратить на баб. Передать в фонд обожаемой тобой благотворительности. Но я не выйду из номера с этими деньгами, уверяю тебя.
– Да сядь ты, ради бога, чего стоишь? – Рудольф осторожно подталкивал брата к креслу, рискуя в любой момент схлопотать сокрушительный удар. – Мне нужно с тобой поговорить.
Рудольф снова налил виски себе и Томасу. Уселся напротив брата на деревянный стул. Через чуть приотворенное окно в комнату проникал легкий ветер. Банкноты на кровати шевелились, словно маленькие вздрагивающие зверьки причудливой формы. Оба они сели подальше от кровати, словно удерживаясь от соблазна. Кто к ним первым прикоснется, тот и станет их владельцем.
– Послушай, Том, – начал Рудольф, – мы уже с тобой не мальчишки и больше не спим в одной постели, мы уже не действуем друг другу на нервы, больше не соперничаем друг с другом вольно или невольно. Мы с тобой – взрослые люди и мы – братья.
– Где же ты был все эти десять лет, братец, вместе с принцессой Гретхен? Ты ни разу не прислал мне даже почтовой карточки.
– Прости меня, я виноват, – сказал Рудольф. – И если ты упрекнешь за это Гретхен, то и она попросит у тебя прощения. Я знаю.
– Если я ее увижу, то не позволю к себе приблизиться, так что у нее не будет возможности даже небрежно бросить мне «хелло!».
– Вчера, когда мы увидели тебя на ринге, – упрямо продолжал Рудольф, – мы многое поняли. Мы – одна семья и мы обязаны помогать друг другу.
– Я должен был семье пять тысяч баксов. Вот они, на кровати. Теперь никто из нас никому ничего не должен. – Томас, опустив подбородок на грудь, исподлобья смотрел на брата.
– Можешь говорить что угодно, можешь укорять меня сколько влезет за мое поведение в прошлом, но сейчас я хочу помочь тебе.
– Мне не нужна ничья помощь. – Томас выпил почти весь стакан.
– Нужна. Послушай, Том, может, я и не большой знаток бокса, но я повидал достаточно боев, чтобы разбираться в возможностях бойца на ринге. Тебя изуродуют. Мало не покажется. Ты – любитель. Одно дело – быть чемпионом округи, и совершенно другое – драться с хорошо тренированными, талантливыми, честолюбивыми профессиональными боксерами. И не забывай – они с каждым днем дерутся все лучше. А ты только начинаешь свою карьеру. Они сделают из тебя отбивную котлету. Кроме обычных травм тебе грозит сотрясение мозга, отбитые почки…
– Пока я лишь немного слаб на одно ухо, – неожиданно пошел на разговор Томас. Профессиональная тема его затронула, подтолкнула к откровенности. – Уже больше года. Ну и черт с ним, с ухом. Разве я музыкант?
– Кроме обычных травм, – продолжал Рудольф, – наступит такой день, обязательно наступит, когда ты станешь проигрывать значительно чаще, чем выигрывать. Ты можешь устать, выдохнуться, и какой-нибудь парень покрепче, поопытнее, пошлет тебя в нокаут. Сколько раз ты сам видел подобные сценки на ринге? И тогда наступит конец. Тебя не станут выпускать на ринг. Ну и на что ты будешь жить? Как ты станешь зарабатывать себе на жизнь? Все придется начинать заново. В тридцать, тридцать пять лет.
– Не нужно меня смешивать с дерьмом, ты, сукин сын, – вырвалось у Томаса.
– Никто тебя не смешивает. Просто я пытаюсь быть объективным, – сказал Рудольф, наливая виски в стакан Томаса, чтобы только тот не ушел.
– Узнаю старика Руди, – насмешливо сказал Томас. – Всегда готов дать совет, сказать слово утешения своему брату, всегда он стремится быть объективным. – Стакан он все же взял из рук Рудольфа.
– Сейчас я возглавляю крупную корпорацию, – сказал Рудольф. – У меня вскоре появится множество вакансий. Я смогу подыскать тебе постоянную работу…
– Что же мне придется делать? Гонять грузовичок за пятьдесят баксов в неделю?
– Нет, кое-что получше. Ты ведь совсем не дурак. Можешь, в конце концов, стать менеджером, возглавить отдел или даже отделение, – сказал Рудольф, сам не зная, по плечу ли ему такие щедрые обещания?
– Для этого нужно всего лишь немного здравого смысла, а я не желаю ничему учиться, – отрезал Томас. – Разве ты этого не знаешь? – Он поднялся. – Теперь мне пора. Меня дома семья ждет.
Рудольф пожал плечами. Поглядел на шуршащие на ветерке банкноты и тоже встал.
– Ну, как будет угодно. Поступай как знаешь. Пока.
– Не нужно мне никакого «пока». – Томас пошел к двери.
– Я приду к тебе, посмотрю на твоего сына, – сказал Рудольф. – Сегодня вечером. Идет? Приглашу тебя с женой на обед. Ну, что скажешь?
– На хрена мне все это нужно, вот что я тебе скажу.
Он открыл дверь, постоял на пороге:
– Приходи как-нибудь на мой матч. Возьми с собой Гретхен. Болельщики мне не помешают. Только не вздумай заходить ко мне в раздевалку, понял?
– Советую тебе хорошенько обо всем подумать. Ты знаешь, где меня найти, – устало сказал Рудольф. Он не привык долго кого-то уговаривать, и продолжительные уговоры его изматывали. – В любом случае мог бы приехать в Уитби и навестить мать. Она спрашивала о тебе.
– Что же ее интересовало? Не повесили ли еще меня, так? – Томас с хитрецой осклабился.
– Она говорила, что хотела бы увидеть тебя перед смертью.
– Маэстро, пусть вступают скрипки, прошу вас, – съехидничал Томас.
Рудольф написал на листке адрес их дома в Уитби и номер телефона.
– Если ты передумаешь, вот наш адрес.
Томас колебался, не зная, брать ли адрес. Потом, взяв бумажку, небрежно сунул ее в карман.
– Ладно, увидимся лет через десять, братик. Может быть. – Он вышел из номера, захлопнув за собой двери.
Теперь, когда брат ушел, комната стала больше, как бы увеличилась в размерах. Рудольф не спускал глаз с двери. Интересно, как долго может длиться ненависть? В такой семье, как у них, видимо, вечно. «Трагедия в доме Джордахов», то есть в супермаркете. Подойдя к кровати, он осторожно собрал купюры, положил их в пакет. Сейчас уже поздно идти в банк. На ночь он положит деньги в сейф отеля.
Одно не вызывало у него никакого сомнения: он никогда не воспользуется этими деньгами. Завтра он вложит эти деньги в акции компании «Д. К. Энтерпрайсиз» на имя Томаса. Придет время, и они понадобятся Томасу, это яснее ясного. Но к тому времени их будет не пять тысяч, а значительно больше. За деньги прощения не купишь, но они могут существенно помочь, чтобы залечить старые раны.
Он ужасно устал. Ни о каком сне не могло быть и речи. Рудольф снова разложил перед собой чертежи архитекторов. Вот оно перед ним, его грандиозное начинание, захватывающее его воображение, вот они, его мечты на бумаге, надежды на будущее, которым еще предстоит сбыться. Да вот только сбудутся ли? Он смотрел на вычерченную карандашом фамилию Калдервуда, которой вскоре предстояло вспыхнуть холодным ярким неоновым светом в темной ночи. И скорчил недовольную гримасу.