Принял я волевое решение. Заселиться тут и зажить в одиночку.
Я как рассудил? Я ж всю жизнь жил в семье. Один не пробовал. Вот, думаю, самое время начать. Создал в начале самостоятельной жизни хорошую семью – повезло – и просрал ее сам же из-за «Йоко Оно». Ну – полное говно в проруби.
Еще вот до чего додумался.
Смолоду, когда хотелось всего и сразу, казалось, что мужчина, ну, как принято теперь говорить, настоящий – это тот, кто все берет. Имеет силу взять, то есть может и берет.
Потом стал думать, что дело мужика – трахать все, что шевелится. Так – типа – я миру доказываю свою могучую волю и неиссякаемые возможности.
И вдруг после всех моих приключений, уже здесь, озарило меня. Настоящесть моя человеческая совсем в другом. И сила моя мужская – в другом. Как раз в том, чтобы перед искушением устоять. Чтобы не брать лишнего. Чтобы отказаться от того, что вдруг задарма предлагают. Ведь в этом сила, а? Взять – легче легкого! Попробуй НЕ взять! Ох как этому надо учиться! Как трудно-то именно отказаться, знала б ты!
Понял я это, и одним этим пониманием ожил. Новую дорогу почуял.
И дал я сам себе обещание. Вот какое – слушай внимательно. Ноги женщины не будет в этом доме. Я, конечно, не имел в виду уборщицу там, например, или вот бабку, какой ты мне явилась в лесной чаще. Это – пусть. Но женщину в дом не приведу. И бороду отращу. А сбрею ее, когда женщина сама придет в этот мой дом. Не по моей воле, а сама. По воле рока. Я был уверен, что никаким образом никакой рок сюда ко мне женщину моей мечты не доставит.
А оно вон как получилось!
Ты поняла?
– Что я должна была понять? – строго подобралась Лена, боясь снова услышать мерзкое словосочетание «ебабельная баба» в качестве сомнительного комплимента себе.
– Только то, что женщина все-таки переступила порог моего дома. И эта женщина – ты. И я – сбрил бороду. Как сам себе пообещал. Вот и все. Ладно, давай отойдем от серьеза. Я сейчас соберу кое-что для Москвы и отправимся. Ты вот музычку послушай пока.
Музычка зазвучала. Знакомая-знакомая. Такая, что Лена не могла не заулыбаться, как улыбаются вдруг повстречавшемуся на дороге родному человеку. Она и радовалась родному – сестре Мане, недавно подпевавшей словам и, по обычной своей привычке, наслаждавшейся содержанием.
Лена знала и название песни – «Случайная любовь», – и даже автора слов [21] .
– Ты вникни, как сказано! – восхищалась Маня, в сотый раз с улыбкой счастья на лице повторяя любимые строки песни, повествующей о нечаянной встрече мужчины-ассенизатора со стройной моделью и о внезапно вспыхнувшей между ними… чем? В том-то и заключалось особое очарование произведения, что автор оставлял открытым вопрос о сущности стремительно возникшего чувства.
– Слушай, слушай, как сказано: «Он не был уродлив, хотя проститутки ему и за деньги порой не давали!» – настаивала сестра. – «А Нелли, – ты послушай – вот сейчас про машину ее, – она ездила на «Феррари», «малолитражной, но очень прикольной, которую ей подарил ее парень, работавший старшим курьером в «Лукойле». Ты чувствуешь, какой это поэт? Он же все может, в словах просто купается!
Были в этой стебной песне строчки, говорившие, что восторг Мани не напрасен, что действительно стихи написаны большим поэтом, тонко чувствующим и невероятно зорким:
Стеснительный дождь моросил на бульваре,
Слегка освежая уставшие вязы…
Дождь на московских бульварах оживал в стихах во всей гамме ощущений: звуков, красок, запахов. Так кратко и образно только большой поэт мог сказать.
Смешная встреча, странная пара в «Феррари» – ассенизатор и топ-модель, которой надоели запахи «всех этих духов, всех этих парфюмов». Именно запах дерьма с полей аэраций напоминает ей о настоящей жизни. Полет по городу «сквозь лица, что были темны и угрюмы», их пламенная страсть, финальный вопрос:
Была ли любовь у Ильи и у Нелли?
Была ли их встреча наполнена светом?
и эпилог:
Он в Яузу бросился ночью в апреле.
Она никогда не узнает об этом.
Приучила Маня свою сестрицу к поначалу казавшимся дикими вещам. Заставила полюбить. И сейчас Лена незаметно подпевала родной песне и слегка улыбалась.
– Ну, что? Не заскучала тут без меня? Как тебе песенка? Ты в своих музеях такого не услышишь! – вернулся готовый к поездке в Москву хозяин.
– Да я ее наизусть знаю, – дернула плечиком Лена.
– Не верю! – изумился Леший. – Как ты могла? Вся такая строгая, классическая…
– А почему нет? Очень даже могла, представь себе!
– А я знаю почему! – осенило Лешего. – Это же Маша! Ты же Машина сеструха! Значит, не такие вы уж и разные с ней!
– «Была ли любовь у Ильи и у Нелли?» – многозначительно пропел он, подмигнув Лене.
– «Была ли их встреча наполнена светом?» – подхватила Лена.
Ей было очень хорошо тут, в этой избе, с этим незнакомцем, оказавшимся очень даже знакомым, совсем-совсем не чужим.
Жалко, что пришла пора уезжать.
Она все-таки заставила себя встать.
И именно в этот момент раздался звонок ее мобильника.
Лена еще не подозревала, что этот звонок поменяет все ее планы на ближайшее будущее. И даже на всю оставшуюся жизнь.
Откуда же человеку знать такое?
Только сердце ее почему-то забилось тревожно. Даже не взглянув на телефонный экранчик, боясь заранее узнать, кто звонит, нажала она на зеленую кнопочку и отозвалась:
– Алло! Я слушаю вас.
– Лена, вы добрались до Москвы?
Афанасия! Опередила.
Лена приготовилась рассказать о своем ночлеге, уверить, что сейчас ее повезут домой, что скоро-скоро все будет в полном порядке и в соответствии с их планами. Но как только она произнесла: «У меня все замечательно, не беспокойтесь, в Москве я буду очень скоро», Афанасия перебила ее:
– Ваш сон сбылся. Случилось…
– Что?! – крикнула Лена, боясь услышать ответ. – Неужели пожар? Неужели подожгли?
– Нет. Все по-другому. Иной сценарий. Но тревожный сон сбылся.
Лена, замерев от ужаса, слушала сухое повествование Афанасии о событиях прошедшей удивительной во всех отношениях ночи.
Проводив Лену до спуска, Доменик вернулся домой. Они немного посидели на веранде. Даже отметили с удивлением, что на этот раз внизу было совсем тихо, молодежь почему-то не собралась, чтобы радоваться жизни. До них не доносилось ни вскрика, ни шороха.