Если говорить серьезно, то я очень, очень рад за тебя, и мне хотелось бы получить от тебя весточку. Если чем-нибудь смогу тебе помочь, то не стесняйся, дай мне знать.

С любовью, твой Рудольф».

Томас болезненно поморщился. Ему не нравилось, что брат напоминал, кому он обязан приобретением «Клотильды». Но все равно, письмо было довольно дружелюбное, стоит прекрасная погода, лето наверняка будет хорошим – для чего кукситься, вспоминать старые обиды?

Аккуратно сложив письмо, он сунул его в карман. Второе было от друга Рудольфа. Он интересовался, сможет ли арендовать «Клотильду» на две недели – с пятнадцатого сентября до конца месяца. Это был конец сезона, работы, как обычно, много не бывает, да у них и нет никаких заказов на это время, считай, они случайно нашли эти деньги. Хит писал, что хочет походить под парусом вдоль побережья между Монте-Карло и Сен-Тропезом, что на борту должны быть только он с женой, и их не интересуют продолжительные переходы. Так что на такую работу в конце сезона только ленивый не согласится.

Томас тут же сел и написал Хиту письмо, сообщая ему, что встретит его в аэропорту Ниццы или на автобусной станции в Антибе пятнадцатого сентября.

Он рассказал Кейт о том, что у них появился новый клиент, что его ему устроил брат, а она тут же заставила написать Рудольфу письмо и поблагодарить его за заботу. Том, поставив свою подпись внизу, хотел было уже вложить листок в конверт и заклеить, как вдруг вспомнил слова Рудольфа: «если чем-нибудь смогу помочь, то не стесняйся, дай мне знать».

Почему бы и нет, подумал он. Какой от этого вред?

В постскриптуме он написал: «Хочу попросить тебя об одном одолжении. В силу разных причин я не мог вернуться в Нью-Йорк, но, может быть, этих причин больше не существует. Вот уже несколько лет у меня нет никаких сведений о моем маленьком сыне, я не знаю, где он, также не знаю, женат ли я еще или уже нет. Прошу тебя, узнай, где они, и, если это возможно, привези моего сына на яхту, когда приедешь. Помнишь мой бой в Куинсе, на котором ты был с Гретхен, в раздевалке я представил вам своего менеджера, назвав его Шульцем. Вообще-то его зовут Герман Шульц. Последний его адрес, о котором я знаю, – отель „Бристоль“ на Восьмой авеню, но, может, он там больше не живет. Разузнай в Сквер-Гардене, где можно найти Шульца, они должны знать, узнай, жив ли он еще, находится ли в городе. У него наверняка есть известия о моем сыне и Терезе. Пока не говори ему, где я. Только спроси, есть ли еще дым. Он поймет, о чем речь. Сообщи мне немедленно, что он скажет. Ты мне окажешь большую услугу, за которую я тебе буду очень благодарен».

Он отправил оба письма авиапочтой с почтамта в Антибе и вернулся на судно, уже готовое к приему английских клиентов.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

I

В отеле «Бристоль» никто не помнил Германа Шульца, но когда Рудольф обратился в Бюро рекламы и информации на Мэдисон-Сквер-Гарден, там в конце концов разыскали его адрес, он жил в каких-то меблированных комнатах на Западной Пятьдесят третьей улице. Рудольф уже хорошо изучил Пятьдесят третью улицу, так как трижды в августе приезжал сюда во время каждой своей деловой поездки в Нью-Йорк. «Да, – отвечал ему владелец дома, – мистер Шульц останавливается у них, когда приезжает в Нью-Йорк, но сейчас его в городе нет». Он не знал, где он находится сейчас. Рудольф оставил ему свой номер телефона, попросил Шульца позвонить ему, но тот так и не позвонил.

Каждый раз, когда Рудольф нажимал кнопку звонка у двери, он подавлял в себе острое чувство брезгливости. Полуразвалившееся строение в заброшенном квартале, в котором явно обитали либо обреченные на скорую смерть старики, либо же молодые изгои.

Шаркающий ногами, сгорбленный старик с растрепанными волосами открыл перед ним облупившуюся дверь цвета засохшей крови. Из мрака коридора он уставился своими близорукими глазами на Рудольфа, стоявшего на крыльце на жарком сентябрьском солнце. Даже на расстоянии Рудольф чувствовал, как от него разит затхлой плесенью и мочой.

– Дома ли мистер Шульц? – спросил Рудольф.

– Четвертый этаж, в конце коридора, – ответил старик, отступая на шаг, чтобы пропустить Рудольфа.

Поднимаясь по лестнице, Рудольф понял, что разит не только от старика, так провонял весь дом. По радио где-то передавали испанские мелодии, какой-то толстый, обнаженный по пояс человек сидел на верхней ступеньке второго пролета, уронив голову себе на руки. Он даже не посмотрел на Рудольфа, когда тот протискивался между ним и перилами.

Дверь в комнату на четвертом этаже была открыта. Здесь, под самой крышей, стояла ужасная жара. Рудольф сразу узнал человека, которого ему представил Томас в раздевалке в Куинсе. Шульц сидел на неубранной кровати, на грязных простынях, уставившись в стену в трех футах от него.

Рудольф постучал о дверную раму. Шульц медленно, словно через силу, повернул к нему голову.

– Что вам угодно? – спросил он. Голос у него хриплый, враждебный.

Рудольф вошел.

– Я – брат Тома Джордаха, – сказал он, протягивая руку.

Шульц тут же спрятал свою за спину. На нем была пропитанная потом нижняя рубашка. Живот выпирал, как баскетбольный мяч. Он непрерывно двигал челюстями, словно ему мешали плотно пригнанные пластинки во рту. Одутловатое лицо, совершенно лысый.

– Я никому не пожимаю руки, извините, – сказал Шульц. – Из-за артрита.

Он не предложил Рудольфу сесть. В любом случае садиться было негде, только рядом с ним на кровать.

– Я не желаю слышать даже имени этого сукина сына, – продолжил Шульц.

Рудольф вытащил из бумажника две двадцатидолларовые купюры.

– Вот. Он просил передать вам это.

– Положите на кровать. – Безразличное выражение на его мертвенном, хищном лице не изменилось. – Он должен мне полторы сотни.

– Завтра же попрошу его выслать остальные, – сказал Рудольф.

– Давно пора, черт бы его побрал, – проворчал Шульц. – Что теперь ему нужно от меня? Что, снова кого-нибудь изуродовал?

– Нет, – ответил Рудольф. – С ним все в порядке.

– Очень жаль, – сказал Шульц.

– Он просил меня узнать у вас, идет ли еще дым? – Какие-то странные слова, ему было непривычно их произносить.

Лицо у Шульца вдруг стало хитрым, каким-то таинственным, и он старался не смотреть прямо на Рудольфа.

– Вы уверены, что завтра он вернет мне долг?

– Абсолютно, – заверил его Рудольф.

– Ну-у, – протянул Шульц. – Больше дыма нет. Вообще больше ничего нет. Эта толстая задница Куэйлс не выиграл ни одного поединка после того, как ваш засранец-братишка разделался с ним. У меня тогда был реальный шанс надежно заработать на нем. Хотя итальянцы могли обмануть и лишить меня моей доли. А ведь это я нашел Куэйлса, это я привел его на ринг. Нет, дыма уже нет. Кто уже умер, кто сидит за решеткой. Никто, по сути дела, и не помнит имени вашего братца. Может разгуливать по Пятой авеню во главе колонны на параде в честь Дня Колумба1, и никто не тронет его и пальцем. Можете сообщить ему об этом. Скажите ему, что моя новость стоит гораздо больше ста пятидесяти долларов.