– Нанял частного детектива.
– Он разговаривал с этой сукой?
– Нет.
– Значит, никто не знает, что я здесь?
– Никто, – подтвердил Рудольф. – Кроме меня, разумеется. Но я сделал еще кое-что. Надеюсь, ты на меня не обидишься.
– Что такое?
– Я поговорил с одним адвокатом, своим приятелем. Не называя никаких имен. Ты можешь получить развод и опеку над сыном. Без всяких проблем. Из-за двух ее задержаний.
– Остается только надеяться, что рано или поздно ее запрут в тюрьму, а ключ от камеры выбросят.
– Пока ее запирали на одну ночь и в первый, и во второй раз и штрафовали.
– В этом городе есть хорошие адвокаты? – Томас вдруг вспомнил те дни, что провел в тюрьме в Элизиуме. Таким образом, за решеткой побывали двое из их семьи.
– Послушай, – сказал Рудольф. – Мне сегодня вечером нужно вернуться в Уитби. Можешь поехать со мной, если хочешь. Или оставайся здесь, в моей квартире. Там сейчас никого нет. Утром приходит горничная убирать квартиру.
– Спасибо. Ловлю тебя на слове и занимаю твою квартиру. Утром мне прежде всего хотелось бы поговорить с адвокатом. Ты мне устроишь эту встречу?
– Конечно.
– У тебя есть адрес и название военного училища и все прочее?
Рудольф кивнул.
– Вот и все, больше мне ничего не требуется.
– Как долго ты думаешь пробыть в Нью-Йорке?
– Пока не получу развод. Потом съезжу за сыном и заберу его с собой в Антиб.
Рудольф помолчал. Томас смотрел из правого окошка на яхты, стоявшие на якоре в бухте Флашинг-Бей. Как хорошо, что его «Клотильда» находится в Антибской гавани, а не в этой грязной бухте-помойке.
– Джонни Хит писал мне, что он совершил чудесное путешествие с вами, – сказал Рудольф. – Его жене тоже понравилось.
– Не знаю, право, было ли у нее время для восторгов, – возразил Томас. – Она то и дело то спускалась по лесенке в свою каюту, то поднималась снова на палубу, меняя свои наряды каждые пять минут. У нее, по-моему, было штук тридцать чемоданов. Хорошо, что на борту, кроме них двоих, не было других пассажиров. Ее багажом мы заставили две свободные каюты.
Рудольф улыбнулся.
– Она – из очень богатой семьи.
– Ее богатство так из нее и прет со всех сторон. А твой друг неплохой парень. Его не пугала штормовая погода, и он просто засыпал меня вопросами о вождении яхты, так что, вероятно, уже и сам может повести под парусом «Клотильду» к берегам Туниса. Он сказал, что собирается уговорить тебя и твою жену вместе с ними совершить на моей яхте круиз следующим летом.
– Если у меня будет свободное время, – быстро среагировал Рудольф.
– А что это ты болтал по поводу выборов мэра в этом захолустном Уитби, я правильно тебя понял? – спросил Томас.
– Уитби вовсе не захолустный городок. Ну а как тебе сама идея?
– Я лично вытер бы ноги о любого, пусть даже самого лучшего политика в нашей стране, – отозвался Томас.
– Может, мне удастся переубедить тебя изменить твое отношение к политикам.
– Среди них оказался только один порядочный человек, – продолжал Томас. – Так они и его пристрелили.
– Не могут же они перестрелять всех.
– Могут попытаться, – предположил Томас.
Наклонившись вперед, он включил радиоприемник. Рев толпы заполнил салон автомобиля, послышался взволнованный голос диктора, комментирующего бейсбольную встречу: «…чистый прорыв к центру поля, игрок тянет время, он приближается все ближе, ближе, ближе, скользит по траве. Верняк! Верняк!» Томас выключил радиоприемник.
– Чемпионат страны, – пояснил Рудольф.
– Знаю. Я получаю парижское издание «Геральд трибьюн».
– Том, – спросил Рудольф. – Неужели ты никогда не скучаешь по Америке?
– А что она такого сделала для меня? – ответил он вопросом на вопрос. – Мне наплевать, увижу ли я ее когда-нибудь еще после этого моего визита.
– Не люблю, когда ты так говоришь.
– Одного патриота в семье вполне достаточно, – стоял на своем Томас.
– Ну а как же сын?
– Что сын?
– Ты надолго заберешь его в Европу?
– Навсегда, – резко ответил Томас. – Если только тебя изберут президентом страны и ты выправишь все дела в ней, посадишь за решетку всех этих мошенников, всех этих генералов, полицейских, судей, конгрессменов и высокооплачиваемых адвокатов, если, правда, они тебя прежде не пристрелят, вот тогда я, может, и разрешу ему приехать сюда, но ненадолго.
– Ну а как быть с образованием? – настойчиво продолжал расспрашивать его Рудольф.
– В Антибе тоже есть школы. Уж во всяком случае получше, чем военное училище с его палочной дисциплиной.
– Но ведь он – американец.
– Ну и что?
– А то, что он – не француз.
– Он и не будет французом, – решительно ответил Томас. – Он будет просто Уэсли Джордахом. Вот и все!
– Он будет человеком без родины.
– Ну а где моя родина? Здесь? – Томас засмеялся. – Родиной для моего сына будет яхта в Средиземном море, где он будет ходить под парусом из одной страны, где делают оливковое масло и вино, в другую, где тоже делают оливковое масло и вино.
Рудольф решил не продолжать разговор. Весь оставшийся путь они проехали молча до самой Парк-авеню, где находилась квартира Рудольфа. Он сказал швейцару, что вернется через несколько минут, и тот припарковал его машину во втором ряду. Швейцар бросил любопытный взгляд на Томаса: на его рубашку с расстегнутым воротом, с ослабленным галстуком, на его голубой костюм с широкими штанами, на зеленую фетровую шляпу с коричневой лентой, которую он купил в Генуе.
– Твой швейцар, по-видимому, не одобряет мой наряд, – сказал Томас, когда они подошли к лифту. – Скажи ему, что я одеваюсь в Марселе, и любому нормальному человеку хорошо известно, что Марсель – столица высокой моды для всех мужчин в Европе.
– Не переживай из-за мнения швейцара, – успокоил его Рудольф, приглашая войти в квартиру.
– Неплохо ты, я вижу, здесь устроился, – сказал Том, стоя посреди большой просторной гостиной с камином и длинной, обтянутой вельветом соломенного цвета кушеткой, с двумя креслами с подлокотниками, стоящими по обе ее стороны.
Свежие цветы в вазах на столах, ковер от стены до стены, яркие картины художников-модернистов на покрытых темно-зелеными обоями стенах. Окна выходили на запад, и весь день в них пробивались сквозь щели в шторах яркие солнечные лучи. Мерно гудел кондиционер, и в комнате стояла приятная прохлада.
– Мы не так часто приезжаем в город, как нам хотелось бы, – сказал Рудольф. – Джин беременна, и сейчас у нее самые трудные два месяца. – Он открыл сервант. – Вот здесь бар, – сказал он. – Лед в холодильнике. Если захочешь есть не в ресторане, а здесь, в квартире, предупреди утром горничную. Она очень хорошо готовит.