— Крабов не было, зато мы насобирали кучу мидий, — сообщила Элли.
Дана подошла полюбоваться уловом.
— Привет! Меня зовут Марни Кэмпбелл, — сказала женщина и протянула Сэму руку. — Я старинная подруга Даны, а вы, наверное, Сэм.
— Вы угадали, — ответил он, пожимая ей руку.
Вечером Марни настояла на том, чтобы девочки отправились к ним — поесть пиццу и поиграть в мини-гольф. Дана подозревала, что Марни нарочно их увела. Она так хотела открыть коробку, но теперь, когда им никто не мешал, решимость ее покинула.
Сэм остался ужинать. Дана поставила вариться мидии с чесноком, травами и луком-шалотом, положила на поднос сыр и крекеры, и они с Сэмом вышли на веранду.
Солнце уже садилось, вода в проливе отливала лиловым, гребешки волн золотились в лучах заката.
— Неужели, когда ты смотришь на это, — кивнул в сторону моря Сэм, — тебе не хочется взяться за кисть?
— Не знаю, — опустила голову Дана.
— А какие краски ты бы выбрала?
Дана взглянула на садившееся за горизонт солнце, на золотые лучи, что пронзали облака. Но, как всегда, больше всего ее притягивала вода.
— Смешала бы королевский пурпур с темно-синим, а для верхушек волн взяла бы сусальное золото.
— Ну так займись этим. Я видел твои картины в галерее. Они удивительные! Мне казалось, что я сам там, в море, в эйфотической зоне.
— А это что такое?
— Эйфотическая зона — это на шестидесятиметровой глубине, куда еще проникает свет.
— Именно это я и пишу. Только слова такого не знала.
— Хочешь, выйдем в море? — предложил он. — Скоро взойдет луна. Будем плыть по пурпурно-синему морю, и волны будут отливать сусальным золотом.
Дана подняла на него глаза.
— Лучше расскажи мне о том, что ты говорил в прошлый раз. Про Куинн, которая устраивает бдения на камне. Что ты хотел этим сказать? Что ты про это знаешь?
— Много всего.
— Расскажи, Сэм. А то я как в потемках блуждаю.
— Мой отец умер, когда мне было восемь лет, — сказал он. — Это было зимой в тот год, когда мы с тобой познакомились.
— Знаю. Твоя мать говорила про это, когда подписывала тебе разрешение на занятия.
— Думаю, она не очень горевала, — сказал Сэм. — Понимаешь, она вышла за него слишком быстро, толком его не зная. Она была вдовой, на руках у нее был сын — мой брат Джо. Отец работал шофером в рыболовецкой артели, он сделал ей предложение, и она решила, что вот оно, счастье.
— А счастья не было?
Сэм покачал головой:
— Джо называл их брак третьей мировой войной.
Он взглянул на пролив. Глаза у него были усталые. Дана смотрела на него и вспоминала восьмилетнего мальчишку, мечтавшего о море и пытавшегося избавиться от тоски по умершему отцу.
— А что с ним случилось?
— Он свалился на грузовике с моста в реку.
— Сэм…
— Это случилось в сочельник. Он возвращался из Нью-Йорка, куда отвозил свежепойманных омаров. Попал в буран, и машина рухнула с Джеймстаунского моста.
Дана представила себе мост — в западной части залива Наррагансет, высокий и узкий, с железными башнями, которые видны за много километров.
— Печальная история… — тихо сказала она, и ей очень захотелось взять Сэма за руку.
— Я был уже не такой маленький, и меня очень удивляло, почему в доме никто кроме меня не переживает. Я пошел в метель к этому мосту, пошел потому же, почему Куинн хочет найти родительскую яхту, — я должен был убедиться, что он не сделал это нарочно.
— Но ведь не нарочно же, да? — спросила Дана, беря его за руку.
— Не нарочно, — ответил Сэм. — Я стоял на мосту, когда спустились водолазы, был там, когда краном поднимали грузовик. Это точно был несчастный случай: отец вез мне рождественские подарки. Игрушечные грузовики и поезд. Я хранил их много лет.
Дана заметила, как блестят его глаза, и подумала, до чего же он похож на Куинн. Куинн хранила все родительские подарки, не разрешала даже садиться на их стулья.
— Когда я понял, что он сделал это не нарочно, мне стало легче. Теперь понимаешь, мы просто обязаны помочь Куинн.
— Понимаю, — сказала она.
Он встал, взял ее ладони в свои.
— Ты готова? — спросил он.
После его рассказа она уже ничего не боялась. Что бы ни было спрятано в жестяной коробке, это не имеет никакого отношения к смерти Лили и Майка. Она сбегала на кухню за фонарем, и они направились в гараж.
Внутри была темень — хоть глаза выколи. Они закрыли за собой дверь и включили фонарь.
— Мы с тобой словно взломщики, — сказала Дана.
— Это собственность твоей семьи, — напомнил ей Сэм. — И ты делаешь это ради Куинн.
Дану вдруг захлестнула волна нежности к нему. Ей захотелось обвить руками его шею, прижаться к нему. Сэм взялся за ломик.
— Ну, раз-два-три! — И петля, державшая замок, с легким хрустом разломилась пополам.
Дана направила свет на содержимое коробки. И увидела пачку денег, перетянутых резинкой. А под ней — несколько бумаг с одним и тем же заголовком: «Сан-Центр».
— Боже ты мой! — выдохнула Дана.
— Проект Майка.
Дана закрыла коробку. Она не понимала, что это такое, но знала одно — это совсем не похоже на рождественские подарки отца Сэма.
В ту ночь она не сомкнула глаз. Так и проворочалась в полудреме до самого утра. А еще смотрела на созвездия, слушала их истории и придумывала свои. Две Сестры, танцующие в небе. Отвергнутая Возлюбленная, спрятавшаяся в пещере.
Дана, сколько себя помнила, жила как звезда — блуждала по небу, не заводя себе дома.
Но и наяву, и в полусне в ее мыслях присутствовал Сэм. Он так твердо стоит на ногах. Он… Он — Сэм, вот и все. У французов есть выражение: «Bien dans sa peau» (что значит «кожа как раз по нему»). И, лежа в предрассветной мгле в кровати, она представляла себе его тело, его гладкую кожу.
Он загорел на море. И словно лучился радостью. Она видела улыбку, притаившуюся в уголках его зеленых глаз, будто говорившую о том, что он научился быть счастливым и готов поделиться секретом с ней. Впервые за много недель ее потянуло к холсту, и это — благодаря Сэму.
Наконец она встала, вывела велосипед и отправилась на почту. Там ее ждало письмо от ее французской приятельницы Изабель.
Мы по тебе соскучились! Как тебе живется с племянницами? Все ждут твоего возвращения. Даже мсье Холл. Да, Моник, похоже, уехала — то ли в Париж, то ли куда еще, и Джонатан бледной тенью ходит по пристани, рисует для туристов бездарные пейзажики.