— Ну да! — хором воскликнули они. — Что вы говорите! Никто и никогда не был так околдован женщиной, как он вами! Когда он смотрел на вас, в его глазах горел огонь…
— А все мы злились и завидовали, — призналась подошедшая мадам Каррер.
Окружив Анжелику, движимые слепой верой, они буквально повисли на ней.
— Спасите моего отца, — умоляла Женни. — Он глава всей общины. Что без него станет с нами на этой чужой земле?
— Мы так далеко от Ла-Рошели…
— Мы так одиноки.
— Госпожа Анжелика! Госпожа Анжелика!
Анжелике казалось, что в этом умоляющем хоре голосов она слышит теперь только слабые и печальные голоса Северины и Лорье, хотя она знала, что из их уст не вырвалось ни единого звука. Пробравшись к ней, они обвили ее своими ручонками. Чтобы не видеть их исстрадавшиеся глаза, она прижала детей к себе.
— Бедные детишки, заброшенные на самый край земли!
— Почему вы боитесь, госпожа Анжелика? Вам он не может сделать ничего плохого, — прошептал Лорье дрожащим голосом.
Она не могла сказать им, что ее с Жоффреем разделяют какие-то невысказанные взаимные обиды. Подтверждением тому была бурная ссора, происшедшая между ними даже в период их краткого примирения.
Она не могла рассчитывать на физическое влечение, которое он испытывал к ней, потому что для него не это было главным. Такого, как Жоффрей де Пейрак, нельзя было приручить одной чувственностью. Она лучше кого бы то ни было знала это. Он был из породы тех редких мужчин, которые умеют утонченно наслаждаться любовью и в то же время могут без особых усилий пожертвовать своим наслаждением. Сила духа и предрасположение к более высоким удовольствиям позволяли ему властвовать над своими желаниями и легко отказываться от мимолетных плотских утех.
А эти стоящие на коленях добродетельные женщины наивно верили, что своими чарами она сможет отвратить гнев мореплавателя, чей экипаж был вовлечен в мятеж.
Такого Жоффрей де Пейрак не простит никогда!
Он мог быть при случае подлинным рыцарем, но, продолжая традиции своих благородных предков, был готов, не колеблясь, пролить кровь, когда это становилось необходимым.
Разве посмеет она просить у него пощады главным зачинщикам мятежа, нанесшим ему смертельное оскорбление? Подобная попытка окончательно озлобит его. Он резко оборвет ее и обвинит в союзе с его врагами!
Женщины и дети с тревогой следили за ее лицом, на котором отражались терзавшие ее сомнения.
— Госпожа Анжелика, только вы можете разжалобить его! Пока не поздно… Ах, скоро будет слишком поздно!
Чувствительность женщин была настолько обострена перенесенными испытаниями, что им во всем чудились зловещие приготовления. Каждая прошедшая минута воспринималась, как роковая потеря. Они содрогались при мысли, что сейчас распахнется дверь, их заставят выйти на палубу и.., они увидят то, после чего будет поздно кричать и умолять. И тогда все они неотвратимо превратятся в несчастных женщин с мертвым взглядом, как только что овдовевшая Эльвира, молодая жена булочника, убитого во время мятежа. Теперь она безучастно сидела целыми днями на одном месте, крепко прижав к себе детей.
Анжелика взяла себя в руки.
— Хорошо, я пойду, — сказала она вполголоса. Так надо, но, Боже, как тяжело.
Она чувствовала себя совершенно безоружной после того, как, отказавшись остаться с ним, она сама разорвала непрочные нити, снова связавшие ее с Жоффреем. «Останься со мной!» — прошептал тогда он. Но в ответ она крикнула: «Нет!» и убежала. Он не из тех, кто способен простить… И все же она не отступила:
— Пропустите меня!
Абигель накинула Анжелике на плечи плащ, мадам Мерсело пожимала ей руки. В молчании женщины проводили ее к выходу…
Двое вахтенных у дверей с сомнением переглянулись при виде Анжелики, но, видимо, вспомнив, что она пользуется расположением хозяина, не осмелились задержать ее.
Она стала медленно взбираться по лестницам на корму. Их деревянные ступени, скользкие от соли, бурь и сражений, были уже настолько привычными, что она поднималась почти автоматически. Из-за пелены, окутывавшей стоявший на якоре корабль, бухта была невидимой. Сам туман чуть поредел, но оставался белым, как молоко, с редкими розовыми и золотыми отблесками. Впрочем, Анжелика ничего не замечала.
Внезапно она увидела перед собой нарядного рослого мужчину в расшитом золотом мундире и низко надвинутой на глаза шляпе с перьями. Сначала она подумала, что это ее муж, и в нерешительности остановилась. В этот же момент прозвучало галантное приветствие:
— Сударыня, позвольте представиться: Ролан д'Урвилль, нормандский дворянин, младший из рода де Валонь.
Несмотря на обветренное лицо пирата, его французская речь и учтивые манеры благотворно подействовали на Анжелику. Узнав, что она идет к графу де Пейраку, он вызвался проводить ее. Анжелика охотно согласилась. Она боялась столкнуться лицом к лицу с одним из воинов-индейцев.
— Вам нечего опасаться, — сказал Ролан д'Урвилль. — Они страшны только в бою, когда же оружие в мирное время бездействует, они безобидны и полны достоинства. Господин де Пейрак сейчас готовится к встрече с великим сахемом Массавой… Что с вами?
С балкона кормовой башни Анжелика увидела у грот-мачты покачивающиеся обнаженные ноги.
— А, повешенные, — догадался д'Урвилль. — Это пустяки, несколько мятежных испанцев, которые, кажется, доставили серьезное беспокойство хозяину и команде «Голдсборо», правда, ненадолго. Не волнуйтесь, сударыня, правосудие и на море, и в наших диких местах должно вершиться без всяких проволочек. К тому же, от этих жалких людишек не было никакой пользы.
Анжелика хотела было спросить, что сделали с пленными гугенотами, но не нашла в себе сил.
Переступив через порог, она почувствовала себя так плохо, что ей пришлось опереться о дверь, закрытую за ней нормандским дворянином, и немного постоять в полутьме, чтобы прийти в себя. Этот салон, где восточные ароматы смешивались с запахами моря, был ей хорошо знаком.
Сколько драматических сцен произошло здесь с того первого вечера в Ла-Рошели, когда капитан Язон проводил ее к Рескатору!
Анжелика увидела мужа не сразу. Немного оправившись от потрясения, она заметила его в глубине каюты у большого окна, подсвеченного переливами серебристого тумана. Этот достаточно яркий свет искрился в жемчужинах, алмазах и других драгоценностях, вынутых Жоффреем де Пейраком из ларца, стоявшего на столе.
Как и говорил д'Урвилль, хозяин «Голдсборо» готовился к встрече на суше с прославленным вождем Массавой. Явно по этому случаю он надел великолепный наряд, при виде которого Анжелике вспомнились былые празднества при королевском дворе. На графе был красный муаровый плащ, расшитый большими бриллиантовыми цветами, из-под которого виднелись бархатный камзол и штаны темно-синего цвета, без украшений, но очень тонкого покроя, придававшего его высокой стройной фигуре неотразимую элегантность. Именно в этом качестве ему в свое время не было равных среди придворных щеголей, хотя он и прихрамывал на одну ногу. Его высокие испанские ботфорты были сшиты из темно-красной кожи, из такой же кожи были сделаны лежавшие на столе перчатки с манжетами и пояс с подвешенными пистолетом и кинжалом.