– Всехсвятская улица, дом одиннадцать, – сказал Бестужев. – Знаю уже. Как он шел?
– Как человек, полностью в себе уверенный, – сказал Сёма. – И в мыслях не держал, что его могут тропить. Благодаря чему я, рискнув войти за ним следом, прекрасно слышал, как он потребовал у приказчика провести его к хозяину, что приказчик и исполнил с таким видом, словно оба давно знакомы и просьба эта уже привычна. Я, конечно, в задние комнаты следом за Обломом последовать не мог, пришлось вести чисто наружное наблюдение. Через восемнадцать минут Облом появился в лавке, вышел, в течение минут примерно сорока бесцельно болтался по улицам, явно не зная, куда себя деть. Потом в скверике на Почтовой к нему подошел субъект, мне неизвестный: лет около тридцати пяти, роста среднего, глаза темные, черноволос, усы и борода того же цвета, одет как купец средней руки – русское платье, не европейское, во всем облике есть нечто цыганистое, почему и был зашифрован мною как Цыган. Перекинувшись несколькими словами, оба остановили извозчика. Я тоже сумел остановить другого и следовал за ними до места, известного в Шантарске, как Афонтова гора – обширная лесистая возвышенность на восточном краю города, застроена дачами и так называемыми заимками – отдельно стоящими частными домами. В одной из таких заимок оба и скрылись. Пребывали там достаточно долго, до десяти тридцати шести вечера, когда вышли, не осталось сомнений, что употребляли спиртное в приличном количестве. Пешком направились в город, благодаря поддавшему состоянию и лесной местности вести за ними наблюдение было нетрудно. В черте города Цыган взял извозчика и скрылся в неизвестном направлении, а Облома я повел дальше, пока он меня не привел к частному деревянному домику по улице Пристанской, семнадцатый номер. Последующие наблюдения убедили, что там он и проживает, – собака хвостом вертела, на грудь кидалась, потом во двор вышел враспояску, папироску выкурил. Я решил, что моя миссия выполнена, и отправился на ваши поиски. По причине позднего времени людей на Пристанской не было, так что порасспросить оказалось не у кого. Но там он живет, это точно.
– Молодец, – сказал Бестужев.
Работать Сёма умел, несмотря на относительно молодой возраст, именно он однажды, ведя порученный его заботам объект, оказался вынужденным с тремя рублями в кармане прыгнуть вслед за клиентом в поезд дальнего следования. И оказался за девятьсот девяносто верст от Петербурга, в глухом белорусском местечке, где и русского-то толком не знали. Претерпев разные приключения, коих хватило бы на полромана Дюма, Сёма ухитрился просуществовать как-то и установить адрес, куда направлялся объект, – там потом был вскрыт неплохой эсеровский гадюшник…
– Что дальше?
– Ничего пока, – сказал Бестужев, чуть подумав. – Будьте с Пантелеем в полной боевой готовности. Как станут развиваться события, толком неизвестно.
– Алексей Воинович…
– Ну, что ты мнешься?
Еще немного поерзав, Сёма сказал решительно:
– Алексей Воинович, что-то тут неладно.
– А конкретно?
– Эти двое, Облом и Канотье, мне, уж простите на глупом слове, чрезвычайно напоминают филеров. Я наших давно уж без промаха узнаю по ухваткам, этакому чему-то неуловимому… как и нелегалов, впрочем. Пудель, знаете ли, даже если во всю жизнь волкодавов не видел, встретив такового, тут же опознает, что имеет дело с такой же собакой, а не, скажем, с козой…
– Вот что, Сёма, – сказал Бестужев тихо и серьезно. – Ты, родной мой, помалкивай. Нет, со мной ты просто-таки обязан делиться всеми соображениями и догадками, а вот с прочими, если приведется, помалкивай. Усек?
– С полным разумением… Разрешите скрыться черным ходом?
– Валяй, – кивнул Бестужев.
Заперев за Акимовым дверь, он тщательно повернул ключ в замке. И перед тем, как погасить перед сном керосиново-калильную лампу, положил под подушку браунинг с патроном в стволе. Он вовсе не ждал скверного визита, но ничего не мог с собой поделать, душа требовала присутствия оружия рядом.
Вопреки тяжелым предчувствиям, на кровати покойника спалось не так уж плохо, и никакие кошмары не приснились, а приснилась прекрасная незнакомка с бесценными рубинами на шее – снилась поэтически, светло и чисто, почему-то лес вокруг был осенний, багряно-золотой, их разговор казался во сне душевным и нежным до щемящей тоски в груди. Вот только, проснувшись, Бестужев, как это случается сплошь и рядом, забыл все до единого сказанные во сне слова, и свои, и ее. А вот щемящая тоска осталась…
– Пантелей пусть походит вокруг Даника, – сказал Бестужев. – Осторожненько, не его учить, но все равно напомни лишний раз насчет скрупулезности…
– Ага, – сказал Сёма. – А мне, значит, этот, Облом?
– Не спеши, – поморщился Бестужев. – Этот Облом как личность, несомненно представляющая собой чистой воды рядового исполнителя, меня интересует в последнюю очередь. У тебя – не Облом, а девица по имени Анюта Белякова. Имеющая жительство в меблирашках на Покровской. Сразу уточню, что девицей ее следует звать чисто фигурально – поскольку промышляет тем древним ремеслом, что связано с полным отсутствием девичества… Сначала опять-таки походи вокруг, разузнай по возможности, сильно пьет или не особенно, не употребляет ли порошочки и вообще не слывет ли записной фантазеркой. Одним словом, в быстрые сроки сделай мне полный «портрет». Вот и всё пока. А сейчас испаряйся, за мной скоро должны приехать гостеприимные хозяева.
– Чересчур уж гостеприимные, – проворчал Семён. – С ходу «хвостов» поставили…
– Сёма, – серьезно сказал Бестужев. – Я тебе, как ценному сотруднику, иногда позволяю вольности, но ты все-таки тонко чувствуй момент, когда начальство не расположено выслушивать твои комментарии… Брысь!
Семен улетучился из номера, и, как оказалось, очень вовремя – буквально через минуту в дверь решительно постучали. Бестужев крикнул:
– Прошу!
Сначала он увидел голубую жандармскую фуражку и лишь потом узнал ее хозяина. Вот так неожиданность… Рокицкий, удивленный еще больше, даже воскликнул:
– Вы?
– Я, – сказал Бестужев, ощутив мучительную неловкость. – Я полагал отчего-то, Иван Игнатьевич, что вы – в Иркутском управлении…
– Нет, меня направили именно сюда, – сказал штабс-ротмистр Рокицкий, уже полностью овладев собой. – Имею честь служить помощником полковника Ларионова. За вами прислан экипаж. Если вы готовы, прошу пожаловать…
Он теперь сохранял на лице бесстрастное выражение хорошо воспитанного человека, умеющего к тому же надежно скрывать свои эмоции, – по крайней мере, после первой, минутной растерянности. Сторонний наблюдатель, войди он с опозданием, мог вообще не понять, что Бестужев с Рокицким прекрасно знают друг друга…