— О, пожалуйста, — мягко сказала она. Разомлевший от удовольствия Арман почувствовал себя так, будто мир перевернулся. Ему с трудом верилось, что он произнес эти слова, что он сам попросил красивую женщину перестать играть с ним!

Руки Фернанды остановились, но она еще не покончила с ним.

— Мои груди… — она повела плечами, чтобы нагие красавицы покачнулись, — вы еще ни разу не сказали мне, как они хороши, хоть и пытались поцеловать, когда я сидела у вас на подлокотнике кресла.

Арман взглянул на ее грушевидные груди и ощутил, как предмет его гордости подпрыгивает в руках Фернанды.

— Вы называете мужчин тиранами, но здесь настоящий тиран — вы, сударыня!

— Вы кое-чему научились, — усмехнулась она. — Маленькая награда вас еще сильней вдохновит. Чем бы нам воспользоваться? Ах, вот чем — займитесь любовью с моими трусиками, Арман!

Несмотря на все происшедшее между ними, она впервые назвала его по имени. Этот намек на новую ступень близости, как и было задумано, оказал сильнейшее воздействие на Армана, и его орудие мощными рывками устремилось в темно-красный шелк, который сжимали ее пальцы.

— Приятно? — ласково спросила Фернанда. — Как будто вы это делаете с моей игрушечкой, правда? Вы никогда не будете к ней ближе, чем сейчас, Арман!

Но он уже не слышал ее, погрузившись в безмерное наслаждение. Глухой стон сорвался с его губ, судорога прошла по телу, и он принес дань ее власти — большую, чем мог вообразить. Голова Армана запрокинулась, глаза закрылись, — а Фернанда задумчиво смотрела вниз, на свои темно-красные трусики, обернутые вокруг его подпрыгивающего орудия. Последнее содрогание — и на тонком шелке расплылось темное пятно.

— Похоже, вы сегодня уже не заинтересуетесь Сюзеттой, — сказала она, широко улыбаясь.

Состязание в любви

По пути к дому Фернанды в такси Арман заметил, что она как будто уже не так уверена в своей власти над Сюзеттой, как утверждала раньше. Так по крайней мере он истолковал ее возрастающую враждебность. Как и следовало ожидать, она отодвинулась в дальний угол сиденья, насколько позволяла его ширина, и засунула руки глубоко в карманы элегантного зимнего пальто из блестящих кротовых шкурок. Арман сухо усмехнулся, глянув на разделяющее их пространство, и Фернанда немедленно воспользовалась случаем перейти в атаку.

— Не нужно иметь богатое воображение, чтобы догадаться, что у вас на уме, — отозвалась она презрительно. — Стоит вам оказаться с женщиной наедине, как вы только и думаете о том, чтобы запустить руку ей под платье, будь то даже среди дня и в общественном месте. Такая манера вести себя внушает презрение.

— Охотно вам верю, мадам, — ответил он добродушно. — Только мне часто случается останавливаться на полпути — взыгравшая в нем исследовательская жилка требовала добиться полновесных результатов.

— По счастью, вы в тот вечер отсутствовали. Возможно, вы ушли к мсье Леблану, чтобы подставлять его поцелуям свои очаровательные грудки? Нет? Ну, неважно. В квартире никого не было. Я, даже не зажигая свет, подхватил Сюзетту и посадил ее на изящный буфет розового дерева, что стоит у вас в прихожей. У вас случайно нет милого друга, который занимается антикварной мебелью, — в дополнение к тому, что увлекается живописью?

— Вандал! — ответила Фернанда заметно ослабевшим и дрожащим голосом.

— Ни в коем случае. Скажите честно, можно ли найти более приятное применение вашему буфету, чем служить опорой для теплой попки Сюзетты, в задранном до пояса платье?..

— Молчите! — простонала Фернанда. — Ни слова больше!

— Как это ни слова? Там было еще много всего, — со вкусом произнес Арман, ритмично водя пальцами по короткому гладкому меху. — Трусики слетели с малышки мигом — она сбросила их с такой скоростью, что я даже не успел ей помочь. Ваше розовое дерево удостоилось прикосновения обнаженных прелестей нашей общей любимицы. Вы ведь не возражаете, если я буду говорить — нашей? В конце концов, это точное выражение, раз мы оба любим ее.

— Это уж слишком. Прекратите сейчас же!

— Для вас, может быть, и слишком, — отвечал он жизнерадостно, — но отнюдь не для Сюзетты, уверяю вас. Я стоял между ее ногами, и она буквально рванула мои брюки, чтобы скорей извлечь ту часть тела, что якобы внушает вам отвращение. В следующий миг я уже бился в ее маленьком розовом силке…

— Нет, — задыхалась Фернанда. — Нет, прекратите же!

Ее лицо пылало от волнения. По движениям рук в карманах пальто Арман догадался, что пальцы в перчатках лихорадочно царапают бедра сквозь ткань юбки. «Теперь ты попалась! — торжествующе подумал он. — Я распалял твое воображение, пока оно не вышло из-под контроля. Будь ты сейчас одна, обе руки уже были бы у тебя между ног, добиваясь облегчения. Но поскольку мы вдвоем на заднем сиденье авто, тебе ничего не остается, как страдать от возбуждения, — и наблюдать за этим очень занятно».

— Вы, мадам, велите прекратить? — продолжал он мучить Фернанду. — А вот наша восхитительная малышка Сюзетта вовсе не желала, чтобы я прекратил. Она обвила руками мою шею, прижала меня к себе и призывала: «Еще сильней!» Ах, какой ненасытной маленькой распутницей она становится, когда заведется! Впрочем, вам это должно быть хорошо известно, вы же занимались с ней любовью. Когда ее нежное отверстие увлажняется желанием, она становится просто неистовой и требует все новых наслаждений.

В качестве самого изощренного момента пытки, предназначенной Фернанде, он уже собирался изложить во всех подробностях, как они с Сюзеттой одновременно достигли желанного предела на том буфете розового дерева. Но прежде чем он успел продолжить, Фернанда, зажмурившись, запрокинула голову и стала ловить воздух ртом. Арман заметил, как вздрагивает ее тело под кротовыми шкурками, и с улыбкой заключил, что сделал важный шаг к их вечерней программе, открыв счет со своей стороны. Теперь два — один в ее пользу. Но ярость Фернанды от поражения, нанесенного ей в ее собственной игре, будет так же велика, значит и такой счет почти что в пользу Армана.

Без сомнения, это и была ее игра — Арман отыграл очко, потому что к ней не прикасался — Фернанда бы этого и не позволила, — он избежал прикосновения к ней даже в тех ограниченных пределах, в каких она притрагивалась к нему, сначала обернув его плоть платком, потом употребив с той же целью свое белье…

Довольная улыбка еще не сошла с его лица, когда Фернанда стала приходить в себя. Черные глаза полыхнули гневом.

— Значит, вот как, — угрожающе протянула она, — очень хорошо. Наша борьба будет беспощадной. Вы сами этого хотели — так что не жалуйтесь, когда вам станет плохо.

— Борьба пойдет по правилам, которые мы обсудили у меня дома, — возразил Арман. — Коль скоро эти правила будут соблюдены, я не стану жаловаться. Мы вдвоем будем любить Сюзетту, не вмешиваясь в действия друг друга, пока она не возбудится настолько, что обратится к одному из нас с просьбой довести дело до конца. Вы можете действовать пальцами или языком, а я — другим предметом, по своей природе более подходящим для ублажения хорошеньких девушек.