Слева гулко ударил карабин Евгении Игоревны, спереди, как эхо, отозвалась «сайга» Тянитолкая, и немедленно по верхушке валуна, за которым укрылись Глеб и Олег Иванович, хлестнула новая очередь. На голову посыпалась каменная крошка, клочок сбитого пулей рыжеватого мха приземлился Возчикову на плешь, как парикмахерская накладка. Что ж, решил Глеб, по крайней мере, этот парень не собирается отступать, и это вселяет надежду. Пострелять хочешь? Сейчас постреляем, только потом не жалуйся…
Он огляделся, попутно снимая с плеча винтовку, которая, похоже, наконец-то ему пригодилась. Горобец лежала, укрывшись за стволом старой сосны в классической позиции для стрельбы лежа. Ноги ее были широко раздвинуты и крепко упирались носками в землю, направленный вверх по склону ствол карабина ни капельки не дрожал, медленно перемещаясь из стороны в сторону в поисках цели. Глядя на нее, Глеб уже не впервые подумал, что с женственностью Евгении Игоревны что-то не так: сквозь образ неглупой, очень милой и симпатичной дамы, пусть себе и обремененной ученой степенью, то и дело проглядывало какое-то другое лицо, мучительно знакомое и одновременно неузнаваемое. Глеб знал, что ему тысячу раз доводилось видеть такие лица, но обстоятельства, при которых он их видел, никоим образом не сочетались с его представлением о кандидатах наук вообще и об Евгении Игоревне в частности.
Ствол карабина на мгновение замер, а потом резко дернулся, послав вверх по склону очередную пулю. Тянитолкай палил раз за разом, явно не целясь, с перепугу — словом, в белый свет, как в копеечку. В ответ сверху били короткими очередями, которые пока что, слава богу, только разбрасывали во все стороны мелкий лесной мусор.
Глеб видел, как Евгения Игоревна после очередного неудачного выстрела отпустила короткое энергичное словцо, — какое именно, он не услышал из-за шума, производимого непрерывно палящим Тянитолкаем. Лицо у Горобец окаменело в предельной сосредоточенности — не лицо, а чеканный барельеф, изображающий снайпера за работой. Оно ни капельки не напоминало лицо испуганной женщины, которой приходится ради спасения собственной жизни отстреливаться от засевшего где-то в ку??тах с автоматом мужа.
Сиверову удалось наконец отцепить от своей штанины намертво прилипшего Возчикова, который, казалось, совсем потерял голову от ужаса. Глеб сунул ему в руки очки, в которые тот немедленно вцепился, как в спасительный талисман, передернул затвор «драгуновки» и крикнул:
— Женя, прикрой!
Горобец не ответила, но тут же принялась старательно опустошать обойму. Стреляла она заметно лучше Тянитолкая — по крайней мере, когда Глеб, пригнувшись, выскочил из-за камня и метнулся за ближайшее дерево, очереди сверху не последовало.
Он двинулся вверх по склону короткими бросками от укрытия к укрытию, забирая вправо, чтобы уйти с линии огня и подобраться к противнику с фланга. Перестрелка у него за спиной вспыхнула с новой силой, да так, словно ее вели не трое гражданских, а два спецподразделения враждующих государств. При этом по Глебу никто не стрелял — ни одна пуля не свистнула поблизости, ни одна сбитая ветка не упала ему на голову. Похоже было на то, что засевший на склоне стрелок даже не заметил предпринятого Глебом обходного маневра.
«Ну и валенок, — подумал Сиверов. Он бежал вверх по склону, уже почти не скрываясь, ориентируясь по раздававшимся впереди и слева звукам автоматной стрельбы. — Если это Горобец, то слухи о его военных талантах сильно преувеличены. Удивительно, как он ухитрился дожить до сегодняшнего дня, будучи таким недотепой…»
Он остановился и прислушался. Автоматная пальба теперь слышалась совсем неподалеку, в какой-нибудь полусотне метров от того места, где стоял с винтовкой наперевес Слепой. «Ну и будет, — подумал Глеб. — Надо кончать, пока он ненароком кого-нибудь не зацепил».
Он внимательно всмотрелся в просветы между деревьями, надеясь увидеть неизвестного стрелка, который все палил, прижимая его товарищей к земле, как будто у него с собой была цинка с патронами. Лес здесь был старый, редкий, с чахлым, полузадушенным подлеском, но разглядеть Андрея Горобца Глебу все равно не удалось. Он несколько раз сменил позицию, продвинулся немного вверх по склону, но тщетно — каким бы валенком ни оказался на поверку его невидимый противник, огневую точку он выбрал с умом, и засечь его Сиверов не мог.
— Ты, брат, не на того напал, — сказал стрелку Глеб, забрасывая винтовку за спину. — Давай-ка вспомним горький опыт финской войны!
С этими словами он подпрыгнул, зацепился руками за нижний сук старой сосны и через минуту уже обживался в надежной развилке метрах в десяти над землей.
Отсюда, сверху, лесистый склон просматривался как на ладони, от подножья до самого гребня. Глеб видел вспышки выстрелов внизу и торчащие из-за камня длинные ноги Тянитолкая в растоптанных солдатских башмаках. Видел он и неизвестного стрелка, которого пока даже в мыслях избегал называть Андреем Горобцом.
Стрелок действительно выбрал очень хорошее место для засады — на самом гребне склона, в нагромождении схваченных корнями старой пихты скальных обломков. Правда, Глебу показалось, что место было выбрано не столько благодаря трезвому расчету, сколько по счастливой случайности; будь это не так, стрелок подпустил бы их поближе, что дало бы ему отличный шанс уложить всех одной очередью. Если бы он, стрелок, дал себе труд осмотреться, подумать и как следует подготовиться к нападению, он бы наверняка принял меры к тому, чтобы вооруженный снайперской винтовкой Сиверов не подобрался к нему с фланга.
Поднимая винтовку, Глеб подумал, что при желании мог бы просто подойти к этому лопуху и взять его голыми руками. Останавливали только два соображения. Во-первых, с начала перестрелки прошло уже минуты три, если не все пять. Современный бой скоротечен: кончатся у автоматчика патроны, и он уйдет, растворится в тайге, чтобы потом, пополнив боекомплект, ударить снова — быть может, более удачно. А во-вторых, Глеб положа руку на сердце не представлял, что они станут делать с пленным маньяком. Как там сказала Горобец? «Пуля милосерднее» — кажется, так.
Под этим высказыванием профессиональный стрелок Сиверов готов был подписаться обеими руками.
Он заглянул в прицел. Даже сквозь хорошую оптику и даже отсюда, с дерева, автоматчик был виден ему не очень хорошо — мешали камни, из-за которых торчали только задняя часть заросшей темными волосами головы с половинкой уха да плечи, часто вздрагивающие от выстрелов. Глеб навел перекрестие прицела на затылок, заколебался, прицелился в плечо. «В плечо, — подумал он. — Винтовочная пуля с пятидесяти метров — это достаточно серьезно даже при попадании в плечо. Охоту стрелять это ему отобьет наверняка, и далеко он с такой дыркой не уйдет — будет валяться на земле и как миленький дожидаться нас. Можно будет расспросить…»
Тут ему некстати вспомнился Пономарев с его страшилками. Проводник настоятельно советовал бить в голову — «чтоб уползти не сумел», как он выразился. Это была, конечно, чепуха, но Глеб опять заколебался. Перекрестие дрогнуло и поползло вверх, снова остановилось и начало опускаться.