Но Эдуард колебался.

— Видишь ли, Елизавета, Энтони действительно мечтает совершить это паломничество. Я считаю его одним из величайших рыцарей христианского мира. Вряд ли кто-то способен победить его на турнире, особенно если он в ударе. И стихи у него прекрасные, не хуже, чем у любого поэта. В Англии просто не найдется человека, который был бы более начитанным, знающим и лучше владел бы иностранными языками, чем он. Твой брат — поистине необычный человек. Возможно, его судьба — совершать далекие путешествия, учиться, преумножать свои знания. Энтони и так отлично нам послужил, никто не сделал для нас столько, сколько он, и уж коли Господь призывает Энтони в путь, нам, вероятно, следует его отпустить.

Кобыла наконец сама подошла ко мне и, просунув голову над калиткой, понюхала мое плечо. Я стояла неподвижно, стараясь ее не спугнуть и чувствуя на шее ее теплое, пахнувшее овсом дыхание.

— Странно, что ты с такой нежностью рассуждаешь о талантах Энтони, — с подозрением заметила я. — С чего вдруг ты стал им так восхищаться?

Эдуард, явно застигнутый врасплох, пожал плечами, и после этого небольшого жеста я, как самая обычная ревнивица, набросилась на мужа и схватила его за руки, чтобы он не сумел уйти от моих вопросов.

— Итак, кто она?

— Что? О чем ты?

— Кто она, эта твоя новая? Твоя очередная шлюха. Это ведь ей так нравятся стихи Энтони? — злобно допытывалась я. — Ты же сам никогда в жизни стихами не интересовался! И у тебя никогда не было столь высокого мнения об учености Энтони и его предназначении. Значит, тебе кто-то читал его стихи. И я полагаю, читала именно женщина. И если моя догадка верна, она так хорошо знает стихи Энтони потому, что он сам ей их декламировал. Возможно также, знаком с ней и Гастингс, и, разумеется, все вы находите ее просто прелестной. Но спать с ней будешь ты, а остальным останется только сновать вокруг и принюхиваться, как кобелям во время собачьей свадьбы. Ну хорошо, у тебя новая замечательная шлюха, это я понимаю. Но если ты надеешься и меня заставить разделить ее глупые воззрения, то ей придется быстро убраться отсюда.

На меня Эдуард не глядел, он смотрел на свои сапоги, на небо, на новую кобылу — только не на меня.

— Как ее зовут? — спросила я. — Это-то ты можешь сказать, по крайней мере.

Эдуард притянул меня к себе и заключил в объятия.

— Не сердись, любимая, — прошептал он мне на ухо. — Ведь для меня существуешь только ты. Всегда только ты.

— Я и великое множество других! — в раздражении бросила я, но вырываться из его рук не стала. — Они же проходят через твою спальню, точно праздничная процессия майским утром.

— Нет, — возразил муж. — Для меня существуешь только ты одна. И это чистая правда. У меня только одна жена. А шлюх действительно множество, возможно сотни. Но жена только одна. Это ведь уже кое-что, не правда ли?

— Твои шлюхи достаточно молоды и годятся мне в дочери! — гневно заявила я. — А ты по-прежнему бегаешь за ними по всему городу. Даже местные купцы жаловались, что их жены и дочери не чувствуют себя в безопасности, когда ты выходишь на свою охоту.

— Это правда, — признался мой муж, тщеславный, как все красивые мужчины. — Полагаю, ни одна женщина передо мной не устоит. Но я никогда никого не брал силой, Елизавета. Единственная женщина, которая когда-либо оказывала мне сопротивление, — это ты. Помнишь, как ты вытащила из ножен мой кинжал и угрожала убить меня?

Я невольно улыбнулась.

— Конечно помню. А ты поклялся, что подаришь мне еще и ножны, но это станет твоим последним подарком.

— Другой такой, как ты, на свете нет. — Эдуард поцеловал меня в лоб, потом в закрытые глаза, потом в губы. — И у меня нет никого другого, кроме тебя. Только ты, моя любимая, держишь мое сердце в своих прекрасных руках.

— И все-таки как ее зовут? — повторила я уже довольно мирно. — Назови же наконец ее имя.

— Элизабет Шор, — ответил Эдуард, целуя меня в шею. — Но какое это имеет значение?

После разговора с Эдуардом Энтони сразу же явился ко мне, и я, несмотря на то что брат недавно прибыл из Уэльса, встретила его неласково, категорически высказавшись против его намерения путешествовать.

— Нет уж, моя дорогая, — запротестовал Энтони, — на этот раз тебе придется отпустить меня. В Иерусалим я пока не собираюсь, во всяком случае в этом году, а вот Рим хочу посетить. Собираюсь покаяться в своих грехах. Мне нужно какое-то время побыть вдали от королевского двора, подумать о чем-то действительно важном, а не о повседневных заботах. Я буду ездить из монастыря в монастырь, вставать на рассвете и молиться, а если никто из верующих не сможет приютить меня на ночь, я готов спать под открытым небом, беседуя со звездами, и в тишине искать общения с Богом.

— Неужели ты даже скучать по мне не будешь? — удивилась я, точно ребенок. — Неужели не будешь скучать по Малышу? И по девочкам.

— Конечно буду, и именно поэтому я даже не рассматриваю такую возможность, как участие в Крестовом походе. Я не смогу вынести многомесячной разлуки с родными. Хотя Эдуарду отлично живется в Ладлоу; у него чудесные товарищи и умелые наставники, а юный Ричард Грей для него — просто образец для подражания. Ничего страшного, если я ненадолго их оставлю. Меня давно тянет странствовать по безлюдным дорогам, и я должен воплотить мечту в реальность.

— Ты истинный сын Мелюзины, — заметила я, пытаясь улыбнуться. — Она тоже вот так требовала дать ей свободу и позволить хотя бы время от времени возвращаться в родную стихию.

— Да, пожалуй, — согласился Энтони. — Вот и думай, что я просто уплыл ненадолго в море, но прилив непременно принесет меня обратно.

— Так значит, ты уже все окончательно решил?

Брат кивнул.

— Мне необходимо обрести тишину и услышать голос Божий. А еще тишина мне нужна для написания стихов. Я хочу снова стать самим собой.

— Но ты вернешься?

— Через несколько месяцев, — пообещал Энтони.

Я протянула к нему руки, и он поцеловал их.

— Ты непременно должен вернуться, — добавила я.

— Я непременно вернусь, — подтвердил Энтони. — Я же дал тебе слово, и одна лишь смерть разлучит меня с тобой и твоей семьей.

ИЮЛЬ 1476 ГОДА

Энтони, как всегда верный своему обещанию, явился из Рима вовремя и уже в июле встречал нас в Фотерингее. Ричард давно собирался перезахоронить своего отца и старшего брата Эдмунда, убитых в бою, выставленных на посмешище и, по сути, толком не похороненных. Теперь он наконец осуществил свою задумку, и весь дом Йорков съехался на погребение и поминальную церковную службу. Я была рада, что Энтони успел вернуться домой и привез принца Эдуарда почтить память деда.