— А что вы еще видели? — осторожно спросила Луса.
— Там была река, — отозвалась медведица, рассеянно глядя куда-то в небо. — Долгий путь… Я шла, шла и шла, а потом набрела на пересохшее место, по которому когда-то протекала река, и побрела по нему. Очень долгий путь… Три озера на краю мертвого леса.
— Мертвый лес, вы сказали? — в страхе пролепетала Луса. — А почему он умер? Кто его убил?
— Огонь, падающий с неба, — прошептала Ока, словно разговаривала сама с собой. — Этот огонь ревет громче медведя.
— Я знаю про такой огонь! — вскричала Луса. — Я видела его в тучах! Он такой громкий, такой страшный, что у меня даже уши разболелись от его рева. Но я никогда не видела, чтобы он спрыгивал с неба на землю… Неужели такое бывает?
— Бывает, — кивнула Ока. — Стоит такому огню дотронуться до дерева, как оно вспыхивает. С одного дерева огонь перепрыгивает на другое, и вот уже весь лес пылает до небес.
Луса в ужасе смотрела на медведицу.
— Деревья сгорают? — прошептала она. — Но этого не может быть! Куда же деваются духи? Ведь в деревьях живут духи мертвых медведей…
— Что ты сказала? — с неожиданной яростью взревела Ока. — Да что ты знаешь о мертвых медведях?! Зачем ты пристаешь ко мне со своими расспросами? Убирайся прочь!
Крупная дрожь сотрясала худое тело медведицы. С громким ревом она вскочила и со всех лап бросилась прочь от Лусы, в самый дальний угол своего вольера.
— Я не хотела! — взвизгнула перепуганная Луса. — Простите меня, я совсем не хотела вас обидеть!
— Успокойся, глупышка, — проурчала Аша из-за ее спины. — Ты ни в чем не виновата. Эта медведица очень несчастна, но ты здесь ни при чем.
Но слова матери нисколько не утешили Лусу. Ей было жалко Оку, и она хотела ей помочь, только не знала, как…
Этой ночью Луса видела странные сны. Ей снилось, будто она бегает по ледяной реке, а вокруг нее плещутся и прыгают серебристые рыбы. Высоко над ее головой в небе с криками носились птицы, а из туч полыхал огонь. Ветер перебирал черную шерсть Лусы, а деревья звали ее к себе голосами давно умерших гималайских медведей.
Она проснулась среди ночи и уже не смогла уснуть, растревоженная жарой и беспокойством. Впервые берлога показалась Лусе невыносимо тесной, стены обступали ее со всех сторон. Луса торопливо выбралась наружу, но и тут ей было не по себе. Ей нужно было больше места, чтобы как следует побегать и размять лапы. Ей нужны были новые деревья для лазанья — деревья с незнакомой корой и ветками, чтобы забираться на них было трудно и интересно. Ей хотелось съесть что-нибудь новенькое и поймать дичь собственными лапами.
Луса забралась на большой камень и стала смотреть в медленно светлеющее небо. Зачем эти камни называют Горами? Это неправильно, теперь Луса знала, что горы совсем не такие. Она запрокинула голову и поискала на небе Арктур, который называют еще Медвежьей Звездой или Медвежьей Хранительницей. Арктур ярко и ровно сиял с высоты небес. Интересно, он смотрит только на диких медведей или иногда замечает и ее, Лусу?
— Я знаю, о чем ты думаешь, — прогудел низкий голос за ее спиной. Луса поспешно обернулась и кубарем скатилась со скалы прямо под лапы Кинга. Отец сидел на задних лапах и тоже смотрел на Арктур.
— Правда? — спросила Луса. — Значит, ты тоже чувствуешь это?
— Так уж заведено, — буркнул Кинг. — Все медведи теряют голову, когда приходит пора Листьев. Но мне не нравится, как ты бегаешь по вольеру и ловишь носом ветер. Эта соседская гризли забивает тебе голову всякими глупостями!
— Нет, она тут ни при чем! — заступилась за Оку Луса. — Она просто рассказала мне про жизнь на воле.
— Тебе не надо об этом знать! — грозно пророкотал Кинг. Он встал и направился прочь, но на полпути остановился и снова обернулся к дочери: — Я запрещаю тебе приближаться к этой медведице.
— Но, папа… — начала Луса.
— Не спорь со мной! — оборвал Кинг.
Он отошел к дереву и принялся чесаться боком о кору. Луса, онемев, смотрела на отца.
Это было несправедливо! Почему он запрещает ей слушать рассказы Оки?
И тут из берлоги показалась темная фигура мамы. Луса сразу поняла, что Аша слышала их разговор и хочет что-то сказать.
— Отец прав, малышка, — проурчала Аша, прижимаясь щекой к боку дочери. Она лизнула Лусу в нос и добавила: — Держись подальше от этой медведицы.
— Но почему? — спросила Луса, забираясь к маме на колени. Устроившись поудобнее, она зарылась мордой в густую шерсть Аши и закрыла глаза.
— Потому что она больна, — ответила Аша. — Когда мать теряет своих медвежат, у нее может разбиться сердце, и тогда она сама не знает, что говорит.
«Медвежата! — внезапно догадалась Луса. — Так вот кто такие Тоби и Токло!»
Но Ока не говорила о Токло, как о мертвом… Может быть, он еще жив?
— Теперь ты понимаешь, как опасно жить на воле, — продолжала Аша. — У медведей за Оградой нет будущего. Нам повезло, малышка. Здесь мы всегда сыты, всегда накормлены и живем в безопасности. Плосколицые заботятся о нас, — с этими словами мама потерлась мордой о морду Лусы. — Я и думать не хочу о дикой жизни! Не хочу, чтобы мне пришлось бы самой добывать еду и кормить тебя, как этой бедной гризли. — Аша зябко поежилась от такой мысли и спихнула Лусу с коленей на землю.
— Слушайся отца, малышка, — ласково проворчала она. — Ты сразу повеселеешь, когда перестанешь забивать голову всякой чепухой и думать о воле.
Она повернулась и ушла обратно в берлогу. Луса проводила маму взглядом, а потом снова посмотрела в небо на звезду Арктур. Разве можно перестать думать о воле? Тем более сейчас, когда ветер приносит с собой будоражащие запахи пробуждения и роста? Луса подошла к самому высокому дереву и забралась на его верхушку. Там она устроилась на ветке и задрала морду к Медвежьей Хранительнице.
— Я знаю, ты меня слышишь, — горячо зашептала Луса. — Я знаю, ты меня понимаешь, а вот мама с папой ни капельки не понимают! Если ты… если ты можешь… если ты в силах как-нибудь устроить, чтобы… чтобы я хоть одним глазком посмотрела на вольную жизнь, то сделай так. Пожалуйста, прошу тебя! Мне очень нужно самой узнать, хорошо там или плохо!
Луса моргнула, и ей почудилось, будто далекая звезда тоже подмигнула ей в ответ.
У Токло урчало в животе. Вот уже несколько дней он питался одним мхом, который ему удавалось соскрести с корней деревьев. Он не раз пробовал ловить рыбу, но в реке ее почти не осталось, а та, что была, слишком быстро плавала.
Снег быстро таял и смешивался с землей в грязную хлюпающую кашу, в которой вязли когти и мокли лапы. Река стремительно неслась мимо, кипела вокруг высоких черных скал и ревела, не умолкая ни днем, ни ночью, ничуть не лучше Черной Тропы.