Поход продолжался все утро, и лишь в полдень войско остановилось перекусить. Шпионы и гонцы тут же были посланы вперед, чтобы выяснить, где в данный момент находится Тюдор и отряды обоих Стэнли. А к вечеру Ричард приказал своей армии разбить лагерь близ деревни Атерстоун. Будучи полководцем опытным и уверенным в себе, он отлично понимал, что успех в предстоящей схватке может оказаться на любой стороне: все зависело от того, поддержат ли его братья Стэнли и пойдет ли за него в бой граф Нортумберленд. Впрочем, и во время каждой битвы из тех, в которых Ричарду довелось принимать участие, успех всегда балансировал, точно на острие ножа, на неустойчивой грани между преданностью и предательством союзников. И хотя бесконечные междоусобицы, безусловно, закалили Ричарда и одарили богатым опытом, он никогда, даже в пылу баталий, толком не знал, кто ему враг, а кто друг. У него на глазах его родной брат Георг переметнулся на сторону противника. Он видел, как его второму брату, Эдуарду, удалось победить с помощью магических чар, сотканных его женой-ведьмой. Ричард постарался весьма тщательно продумать наиболее удобное размещение войска и рассредоточил его на возвышенности таким образом, что можно было и следить за старой римской дорогой Уотлинг-стрит, ведущей в Лондон, и сражаться на равнине, занимая главенствующую высоту. Ричард полагал, что с этого холма они сумеют как гром напасть на Генри Тюдора, если тот попытается на рассвете в стремительном марше проскочить мимо их лагеря дальше, к Лондону. Если же Тюдор все же свернет в сторону и приготовится к битве, то и в этом случае у него, Ричарда, наиболее выигрышная позиция, не зря же он прибыл сюда первым.
Его ожидание не было долгим. Как только начали сгущаться сумерки, армия Тюдора действительно сошла с дороги и стала разбивать лагерь. Вскоре в темноте уже мерцали огни костров. Собственно, никто ни от кого не прятался. Генри Тюдору была отлично видна королевская армия, находившаяся на холме справа от него, а Ричарду был отлично виден Тюдор со своим войском, расположенным в долине. И Ричарда вдруг охватила странная тоска по тем дням, когда он воевал под командованием своего старшего брата. Он вспомнил, как однажды под покровом ночи, выйдя к месту предстоящего боя, они развели костры, словно готовясь к ночлегу, а сами в полном молчании отступили примерно на полмили от «разбитого лагеря» и этим настолько сбили с толку противника, что утром в один миг одержали над ним верх. А в другой раз они долго шли под прикрытием густого тумана и моросящего дождя, так что трудно было даже понять, где враги, а где свои, и все-таки в итоге победили. Во время всех этих триумфальных сражений Эдуард пользовался помощью жены, которая посредством магии вызывала дождь, ветер или туман. Но теперь наступила самая обычная жизнь, и в ней не было места волшебству. Вот и молодой Тюдор, ни от кого не скрываясь, попросту приказал своим воинам остановиться, разбить лагерь, разжечь костры прямо в поле колосящейся пшеницы и готовиться к завтрашней схватке.
Ричард послал к лорду Стэнли гонца с требованием немедленно примкнуть к королевским отрядам, однако гонец вернулся ни с чем. Стэнли лишь пообещал прибыть несколько позже, ближе к восходу солнца. Слушая гонца, лорд Георг Стрендж нервно поглядывал в сторону герцога Норфолка, который по первому же слову Ричарда должен был его обезглавить. Потом Стрендж принялся уверять короля, что Стэнли непременно явится, как только начнет светать, и тот лишь молча кивнул в ответ.
Поужинали спокойно. Ричард распорядился хорошенько накормить людей, а лошадям дать сена и как следует напоить. Он не опасался внезапной атаки со стороны молодого Тюдора, но сторожевые посты все же выставил, после чего отправился в свою палатку, лег и спал как убитый, натянув одеяло на голову. Он всегда перед битвой спал крепко, прекрасно зная, что в таких случаях нельзя позволять себе нервничать и заниматься вместо сна какими-то делами, пытаясь отвлечься. В ночь перед боем прежде всего необходимо выспаться. Ричард был умен и опытен; ему не раз приходилось бывать в опасных переделках и участвовать в таких сражениях, исход которых был отнюдь не однозначен, а то и грозил полным поражением. Ему не раз доводилось сталкиваться лицом к лицу с куда более грозным противником, чем этот мальчишка Тюдор с его армией выродков.
А на другом конце равнины Редмор, окутанной ночной мглой, Генри Тюдор беспокойно мерил шагами лагерь. Он метался, точно молодой лев, не находя себе места, пока тьма не сгустилась настолько, что он перестал видеть, куда ставит ногу. Генри ждал Джаспера, будучи уверен, что дядя мчится сквозь ночь, стремясь поскорее с ним воссоединиться и изо всех сил погоняя коня, и конь его мчится, разбрызгивая на скаку чернильно-черную воду в ручьях и стрелой пересекая затянутые мглой пустоши. Генри никогда не сомневался в любви и преданности своего дяди. И ему трудно было даже представить, что утром, во время решающей схватки, Джаспера может не оказаться рядом.
Кроме того, он ждал вестей от лорда Стэнли. Тот обещал прибыть ему на помощь со своей немалой армией, как только войска выйдут на поле брани и выстроятся в боевом порядке. Однако гонец вернулся и доложил, что Стэнли явится не ранее рассвета; лорд просил передать своему пасынку, что тоже встал лагерем и велел своим людям выспаться перед битвой; глупо было бы их тревожить, заставляя тащиться куда-то в кромешной темноте. А с первыми лучами рассвета, добавил лорд Стэнли, он непременно двинется в заданном направлении и в нужное время окажется на поле, Генри может в этом не сомневаться.
Не сомневаться Генри не мог, понимая, впрочем, что и поделать он тут ничего не может. Стараясь не смотреть без конца на запад в надежде заметить во мраке подскакивающий огонек факела, которым освещает себе путь Джаспер, спешащий к нему на подмогу, Генри скрылся в палатке и лег спать. Все-таки он был еще очень молод, и ему предстояло первое в жизни сражение. Так что спал он отвратительно.
Всю ночь его терзали кошмары. Ему приснилась мать, которая сказала, что совершила ошибку, что истинный правитель Англии — Ричард, что его, Генри, вторжение и его ужасное войско, готовое к бою и разбившее здесь лагерь, — все это страшные грехи, совершаемые в нарушение государственного порядка и воли Господа. Бледное лицо матери было суровым, она проклинала его за то, что он претендует на трон и пытается свергнуть истинного монарха; она называла его мятежником, поправшим естественный порядок вещей, и еретиком, опровергающим законы Божьи. «Ричард — вот освященный церковью правитель, помазанник Божий, — твердила мать. — Как может какой-то Тюдор поднять меч против короля Йорка?» Генри проснулся, повернулся на другой бок и снова ненадолго задремал; теперь ему приснилось, что Джаспер уже на корабле, возвращается во Францию без него, оплакивая его гибель. Этот сон сменился столь же неприятным: юная принцесса Йоркская, которой он никогда не видел, но которая тем не менее пообещала стать его женой, подошла к нему и заявила, что любит другого, а потому никогда по собственному желанию не выйдет за него, Генри, замуж; и он понял, что отныне будет выглядеть в глазах людей глупцом и рогоносцем. Принцесса смотрела на него своими прекрасными серыми глазами, полными холодного сожаления, и говорила, что всем давно известно о ее любви к тому мужчине, что она испытывает к своему любовнику настоящую страсть, поскольку он такой сильный и красивый, а его, Генри, презирает, ведь он бежал из родного дома, точно мальчишка, спасаясь от более сильного соперника. Под конец Тюдору и вовсе приснилось, что он проспал начало сражения. Он в ужасе вскочил с постели, ударился головой о центральный шест, поддерживавший палатку, и только тут осознал, что до рассвета еще несколько часов и он стоит в полной темноте, голый и дрожащий от страха.