— Дело во мне? — Я требую ответа. — Он сказал, дело во мне?
В маленьких темных глазках страдание. Ему стыдно, вот почему он молчит. Я поняла — виноват не король, старый, усталый, больной, дело во мне. Просто я ему не нравлюсь, он меня не хочет, я ему отвратительна. По лицу Томаса Кромвеля, напряженному, встревоженному, я догадываюсь — король уже успел поговорить с этим злобным человечком.
— Он меня ненавидит? Он так и сказал? — вырывается у меня.
Мучительная гримаса яснее, чем «да». Король признался — он не в силах меня любить. Наверно, он сказал и другим, всем. И двор смеется в кулак над уродиной из Клеве — вышла замуж за короля, да не смогла его привлечь.
Я содрогаюсь от унижения, отворачиваюсь от Кромвеля, чтобы не видеть его поклона, его стремительного бегства. Конечно, неудачников сторонятся.
Я подавлена, несчастна, стыд мой не выразить словами. Только суровая выучка при дворе брата не дает мне убежать в спальню, чтобы рыдать там до изнеможения. Ведь я сильная, упрямая, меня уже ненавидел один могущественный правитель, и все-таки я выстояла.
Я настороже, как встревоженный, испуганный сокол. Не падаю духом, продолжаю улыбаться. Уходя вместе с придворными дамами, делаю реверанс моему супругу королю. Скрываю свою тоску — неужели я настолько омерзительна, что он не может сделать со мной то, что мужчина делает с любой встречной тварью?
— Спокойной ночи, ваша милость.
— Спокойной ночи, любимая.
В его голосе столько искренней нежности, хочется верить — он мой единственный друг в этой стране, хочется выплакать на его груди все мои страхи и несчастья. Но он уже смотрит поверх меня, куда-то вдаль, лениво останавливает взгляд на придворных дамах. Екатерина Говард выступает вперед, делает реверанс, и я увожу фрейлин за собой.
С меня неторопливо снимают золотое ожерелье, браслеты и кольца, чепец, рукава, корсаж, две юбки, накладки, нижнюю юбку и сорочку, надевают через голову ночную рубашку, усаживают перед зеркалом, расчесывают и заплетают волосы, прикалывают ночной чепец. Я молчу. Молчу, даже когда леди Рочфорд задерживается и ласково спрашивает, нужно ли мне что-нибудь, чем она может служить, спокойно ли у меня на душе.
Входит мой священник, мы опускаемся на колени для вечерней молитвы. Мысли текут в такт знакомым словам — не могу забыть, что с первого дня нашей встречи разочаровала мужа.
Снова и снова вспоминаю я Рочестер — он подошел, надутый от тщеславия, а на вид — такой обыкновенный, просто подвыпивший лавочник, необычный лишь тем, что вообще осмелился подойти. Но это был не пьяный старик — это был король Англии, изображающий странствующего рыцаря. Я унизила его перед всем двором, этого простить нельзя.
Могу поклясться, его ненависть зародилась именно тогда. Как обиженный ребенок, он решил: «Ну и ладно, не очень-то и хотелось». Он вновь и вновь вспоминает — я его оттолкнула, отказалась поцеловать, а теперь его очередь — он меня отталкивает, не хочет поцеловать. Нашел способ восстановить справедливость — просто объявить меня нежеланной. Король Англии не может позволить себе выглядеть отвергнутым — особенно в собственных глазах.
Молитва окончена, я поднимаюсь на ноги, фрейлины толпой выходят из спальни, на склоненных головках — ночные чепцы, все просто ангелочки на вид. Пусть идут. Я никого не прошу остаться, знаю — сегодня ночью все равно не засну. Я снова предмет ненависти — как в Клеве. Я омерзительна собственному мужу. Как мы сможем помириться, если ему противно до меня дотронуться! Я отвратительна королю Англии, а у него гораздо больше власти, чем терпения.
Чего теперь оплакивать поруганную красоту, есть заботы поважнее. Меня ненавидит английский король, человек крайне могущественный и крайне непостоянный. Что со мной станется? Одну любимую жену он довел до смерти преднамеренной жестокостью, вторую он обожал — и казнил французским мечом, третью, подарившую ему сына, бросил умирать на чужих руках. Что же ждет меня?
Хэмптон-Корт, март 1540 года
Что ей весьма не сладко, так это точно, но она особа скрытная, умна не по летам, ее не заманишь в ловушку разговорами по душам. Мне ни к чему, чтобы она думала — я прикидываюсь доброй и заботливой, а сама ее тайны выпытываю. Зачем мне жизнь ей портить? Ей и так тут одиноко — одна, без друзей, в чужой стране, только-только учится понимать язык. Муж на нее не обращает никакого внимания, вздыхает с облегчением, когда ее нет поблизости, и совершенно открыто расточает любезности другой.
Сегодня утром она подошла ко мне после мессы, пока фрейлины прихорашивались перед завтраком.
— Леди Рочфорд, а когда принцессы прибудут ко двору?
Я не знала, что ответить.
— Это Мария принцесса, а другая — просто леди Елизавета.
Она фыркнула что-то вроде «ага».
— Да. Хорошо. Принцесса Мария и леди Елизавета.
— Они обычно приезжают к Пасхе. Повидать брата. И вы тогда их увидите. Мы все удивились, что они не выехали вам навстречу в Лондон… — Я оборвала себя на полуслове. Опять я говорю слишком быстро. Она заметно нахмурилась, пытаясь разобрать мои слова. — Простите, — начала я снова помедленнее. — Принцессы явятся ко двору повидаться с вами. Вы им теперь вместо матери. Они должны были приехать в Лондон. Обычно они приезжают на Пасху.
Она кивнула — понятно.
— А я могу их пригласить?
Я задумалась на мгновение. Конечно может, только королю не понравится, что она в такие дела вмешивается. Однако милорду герцогу любые помехи между супругами пойдут на пользу. Значит, не моя забота ее предупреждать.
— Вы можете их пригласить.
— Пожалуйста, напишите.
Я села за стол, поставила перед собой ящик с письменными принадлежностями. Остро очиненные перья, песок, чтобы посыпать невысохшие чернила, палочка сургуча — все наготове. Люблю роскошь двора. Люблю выбрать перо получше, взять лист бумаги и ждать приказа королевы.
— Напишите принцессе Марии, что я буду рада повидать ее на Пасху и что она приглашается остановиться в моих покоях. Правильно я выразилась?
— Да, все правильно. — Я быстро записываю ее слова.
— А еще напишите гувернантке леди Елизаветы, что я хочу видеть ее при дворе.
Сердце мое забилось быстрее, словно я снова смотрю на медвежью травлю. У нее от этих двух писем будут немалые неприятности. Это явный вызов абсолютной власти монарха, власти Генриха. Никто, кроме него самого, не рассылает приглашений ко двору.
— Пошлете их по адресам?
— Хорошо. — Я почти не дышу. — Если вы приказываете.
Она протянула руку.
— Дайте их мне. Я покажу письма королю.
И отвернулась, пряча усмешку.
— Леди Рочфорд, я никогда не делаю ничего, что королю не угодно.