Джон ощущал себя триумфатором.

— Я мог продавать ее снова и снова! — радовался он. — Мы сделаем себе состояние. На прибыль я куплю нам дворянство, Джей. На те деньги, что мы сделали сегодня, твой сын будет сэром Джонни!

Он замолчал, заметив, какое мрачное лицо у Джея, как тяжело его веки прикрывают глаза.

— Что случилось, тебе вообще ничего не хочется? — спросил Традескант мягко.

Лицо молодого человека оставалось непроницаемым.

— Не прошло и года, как она в могиле, а мы уже спекулируем и бросаемся в авантюры.

— Мы занимаемся торговлей, — возразил Джон. — Джейн не имела ничего против честной торговли. Она была дочерью купца и знала цену прибыли. Ее отец тоже принял участие в нашем предприятии.

— Думаю, она назвала бы это азартной игрой, — заметил Джей. — Но ты прав. У меня ни к чему нет интереса. Видимо, это тяжесть на сердце толкает меня к мысли, что риск для нас слишком велик. Наверное, это единственная причина.

— Конечно единственная! — Джон хлопнул сына по спине. — На душе станет легче, когда получим прибыль.

Луковицу поместили в оранжерею, где ей было тепло от бледного весеннего солнца, лившегося в окна, но от полуденного солнца ее прикрывали, чтобы не обжечь листья. Каждое утро Джон сам поливал луковицу теплой водой, сдобренной смесью его собственного изобретения с добавлением распаренной крапивы и лошадиного навоза. Луковица выбросила свежие зеленые листья, и наконец из самой сокровенной сердцевины показалась драгоценная остроконечная мордочка цветка.

Весь дом затаил дыхание. Фрэнсис каждый день забегала в оранжерею и следила за тем, как окрашивается зелень цветка. Джон не проходил мимо оранжереи, не заглянув внутрь. Только Джей пребывал в собственном коконе темноты. Он не верил, что в оранжерее медленно готовится расцвести их удача. Он не мог забыть, что там лежала Джейн. Ему казалось, что в этом помещении не может произойти ничего хорошего после того, как там стоял небольшой, тяжелый от свинца гроб.

Как-то утром Фрэнсис ворвалась в спальню деда, пока тот еще одевался.

— Он белый! Красный и белый!

— Тюльпан?

— Да! Да! Он красный и белый!

— «Семпер Августус»!

Ликующий полуодетый Джон схватил внучку за руку, и они помчались по лестнице. У входа в оранжерею они остановились, боясь приближаться к цветку, как будто топот ног по голым доскам пола мог стряхнуть с лепестков цвет.

Изумительно округленные безукоризненные лепестки в утренних лучах наливались цветом. Они все еще тесно прижимались друг к другу, но было хорошо видно, что они глубокого алого цвета с белыми полосками, будто белые прорези на шелковом камзоле.

— Вот я и разбогател, — просто сказал Джон, глядя на волшебный цветок, поднявшийся на стройном вощеном зеленом стебле. — Вот и пришел день, когда я разбогател. Малыш Джон станет баронетом, и никто из нас больше никогда не будет работать на хозяина.

Горшок с тюльпаном поместили в комнату редкостей как самый дорогой тюльпан в мире. Когда курьер приехал за остальными деньгами, им пришлось занять только две трети от суммы, остальное собрали с посетителей, валом валивших посмотреть на бесценный тюльпан.

Когда королева в Отлендсе услышала о цветке, она заявила, что готова купить его прямо сейчас, так, как есть, — в горшке. Джей уже собрался назвать сумму, которая покрыла бы их расходы на покупку и принесла подобающую прибыль в два процента. Но Джон был начеку и опередил сына.

— Ваше величество, когда мы поднимем луковицу, для нас будет честью подарить ее вам, — важно произнес он.

Королева засияла, она любила подарки. Джон потянул сына прочь, пока тот не начал спорить.

— Доверься мне, Джей. Мы посадим для нее одну из деток, а материнскую луковицу оставим себе, позже она вознаградит нас за нашу щедрость. Не бойся. Луковица так же хорошо, как и я, понимает, как обделывать дела.

Они наблюдали за тем, как цветок раскрывается в своем блистательном великолепии и, окончательно распустившись, красуется в полном цвету.

— А мы можем сохранить лепестки? — спросила Фрэнсис.

— Возьми их, — разрешил Джон. — Возможно, их удастся сохранить в сахаре и песке в одном из ящичков для экспонатов.

В ноябре, продержав луковицу в земле как можно дольше, чтобы она как следует подросла, Джон, при моральной поддержке Джея и Фрэнсис, опрокинул горшок и подождал, пока их новое богатство высыплется ему в руки. На бесценной луковице росли не одна, не две, а целых три луковички-детки.

— Слава богу, — от души обрадовался Традескант.

С бесконечной осторожностью он взял острый нож, нежными движениями отсек деток от материнской луковицы и поместил в отдельные маленькие горшочки.

— Четыре там, где была всего одна, Джей, — восхитился он. — Как можно называть это ростовщичеством? Это само божественное изобилие, которое удваивает и учетверяет наше богатство.

Один горшочек предназначался для королевы. Один Джон оставил себе. Остальные два он хотел триумфально отправить в Голландию, в Амстердам; сделать это решили в феврале, в самый разгар сезона закупки луковиц. Традескантам предстояло стать самыми богатыми садоводами в мире, богатыми как набобы.

ДЕКАБРЬ 1636 ГОДА

В тот год Рождество в «Ковчеге» выдалось спокойным. Раньше Джейн всегда украшала дом остролистом и красивыми венками, а над входной дверью прилаживала букетик омелы. Ни Джей, ни его отец не решились сделать то же самое. Они купили подарки детям на все двенадцать дней Рождества: имбирные пряники, засахаренные фрукты, новое платье для Фрэнсис и книгу с красивыми иллюстрациями для Джонни. Но всю процедуру дарения подарков и празднования пронизывало какое-то тяжкое чувство. Там, где раньше царила легкомысленная спонтанная радость, теперь была ужасающая пустота в сердце.

В рождественскую ночь мужчины сидели по обе стороны камина, попивая глинтвейн и грызя орешки. Фрэнсис, которой в честь праздника позволили не ложиться, устроилась на стульчике между ними и не мигая смотрела на огонь. Свое горячее молоко она тянула как можно медленнее, продлевая удовольствие.

— Как ты думаешь, мама хочет оказаться здесь? — обратилась она к деду.

Джон бросил быстрый взгляд на сына и уловил гримасу боли, исказившую его лицо.

— Уверен, что хочет, — ответил Традескант. — Но она счастлива на небесах с ангелами.

— А она видит, что я хорошая девочка?

— Конечно, — хрипло произнес Джон.

— А как тебе кажется, если я попрошу, она подарит мне чудо, маленькое чудо?

— Какое чудо, Фрэнсис?

— Король должен сделать меня учеником отца. — Фрэнсис положила руку на колено деда и серьезно посмотрела ему в глаза. — Надеюсь, мама сотворит маленькое чудо, и король обратит на меня внимание и поймет, чего я стою.