И к лучшему. Он не увидел три озорные улыбки за своей спиной.
— О чем ты хотел поговорить со мной? — спросила Генри, когда экипаж тронулся.
— Ни о чем, — признался Данфорд. — Просто я подумал, что перед балом тебе захочется тишины.
— Это очень любезно с вашей стороны, милорд.
— Прошу тебя, — нахмурился он, — делай все что угодно, только не называй меня милордом.
— Я просто тренировалась, — прошептала она.
Они помолчали, и он спросил:
— Нервничаешь?
— Немного, — призналась она. — Хотя у тебя чудесные друзья, с ними так легко.
— Хорошо. — Он по-отечески погладил ее руку. Сквозь две пары перчаток Генри почувствовала жар его руки. Как бы ей хотелось продлить это мгновение! Но она не знала как и поэтому сделала то, что обычно делала, когда не могла сдержать свои эмоции. Она ехидно улыбнулась ему. И погладила его руку.
Данфорд откинулся назад, решив, что Генри вполне спокойна, если способна шутить с ним в такую минуту. Неожиданно она отвернулась от него и принялась смотреть в окно. Он разглядывал ее профиль, отметив про себя, что самоуверенности у нее поубавилось.
Сердце Данфорда сильно билось в груди. Он никогда не предполагал, что две недели в Лондоне так изменят Генри. Трудно было представить, что эта своенравная деревенская девушка так быстро превратится в соблазнительную женщину. Как ему хотелось коснуться ее подбородка, скользнуть рукой по вышитому краю выреза и слегка погладить!.. Он вздрогнул, почувствовав, что эти мысли заводят его слишком далеко. Он начинал с горечью сознавать, что думает о ней непозволительно часто, и совсем не так, как положено думать опекуну о своей воспитаннице. Как было бы легко соблазнить ее! Он знал, что это в его власти. Несмотря на то что в прошлый раз Генри испугалась, она вряд ли остановит его сейчас. Но она никогда так и не узнает, какая опасность подстерегала ее. Он повел плечами, надеясь отогнать наваждение. Не для того он привез Генри в Лондон, чтобы соблазнить. Боже милостивый, с болью подумал он, сколько раз ему пришлось повторить эти слова за последние дни! Но они выражали его чувства. Генри имела право познакомиться с достойными мужчинами. Ему придется посторониться и предоставить ей такую возможность.
Ох уж это проклятое рыцарство! Жизнь была бы намного проще, если бы ему не мешало собственное благородство каждый раз, когда дело касалось этой девушки.
Генри обернулась и посмотрела на него. Ее губы удивленно приоткрылись, когда она увидела суровое выражение его лица.
— Что-нибудь не так? — тихо спросила она.
— Все нормально, — довольно резко ответил он, сам не желая того.
— Я тебя чем-то расстроила?
— С чего ты взяла?
— По твоему голосу понятно, что ты сердишься на меня.
Он вздохнул.
— Я сержусь на себя.
— Почему? — с тревогой спросила Генри.
Данфорд выругался вполголоса. Что он теперь должен ответить? «Я сержусь, потому что хочу соблазнить тебя? Я сержусь потому, что от тебя пахнет лимонами, и я до смерти хочу узнать, почему? Я сержусь потому, что…»
— Тебе не нужно ничего отвечать, — сказала Генри, почувствовав, что ему не хочется рассказывать ей о своих чувствах. — Хочешь, я рассмешу тебя?
Ему было не до смеха.
— Я тебе не рассказывала, что со мною и Белл произошло вчера? Это было так забавно. Это было… Я вижу, что ты не хочешь слушать.
— Это не так, — выдавил он из себя.
— Ну, так вот. Мы зашли в кондитерскую Хардимана, и… Ты не слушаешь.
— Слушаю, — заверил он ее, стараясь вернуть своему лицу прежнее доброжелательное выражение.
— Хорошо, — она внимательно посмотрела на него. — Вошла женщина с совершенно зелеными волосами…
Данфорд никак не отреагировал на это.
— Ты не слушаешь, — укорила она его.
— Я слушал, — начал было он, но затем признался, по-мальчишески ухмыльнувшись: — Ты права.
Она улыбнулась ему, но не привычной для нее, несколько ехидной улыбкой, а открытой и очаровательной в своей искренности. Данфорд был околдован. Он наклонился к ней, не осознавая, что делает.
— Ты хочешь поцеловать меня, — удивленно прошептала она.
Он покачал головой.
— Нет, хочешь, — упрямо продолжала она. — Я вижу это по твоим глазам. Ты смотришь на меня так, как мне самой хотелось смотреть на тебя все это время, только я не знала как, и…
— Ш-ш-ш. — Он прижал палец к ее губам.
— Я бы не возражала, — прошептала она.
Кровь прилила к его вискам. Она находилась в дюйме от него, это видение в белом шелке, она давала свое согласие на его поцелуй. Согласие на то, чего он так жаждал… Его палец соскользнул с ее рта, задержавшись на пухлой нижней губе.
— Прошу тебя, — прошептала она.
— Это еще ничего не значит, — тихо ответил он.
Она покачала головой:
— Ничего.
Он наклонился вперед и взял ее лицо в свои ладони.
— Ты поедешь на бал, познакомишься с достойным тебя джентльменом…
Она согласно кивнула ему:
— Как скажешь.
— Он будет ухаживать за тобой… Быть может, ты полюбишь его. — Она молчала. Он был так близко к ней. — И вы будете жить долго и счастливо.
Она сказала:
— Да, так и будет, — но ее слова потонули в его поцелуе, таком страстном и нежном, что ей казалось, будто она растворяется в переполнявшем ее чувстве.
Он целовал ее снова и снова. В сладком томлении Генри простонала его имя, и он раздвинул языком ее губы, не в силах более бороться с искушением. Все его самообладание вмиг рухнуло, и последняя его трезвая мысль была о том, что нельзя помять ей прическу… Его руки соскользнули с ее лица, и он крепко прижал Генри к себе, наслаждаясь ее пылающим телом.
— О Господи, Генри, — простонал он, — О Генри.
Данфорд чувствовал ее желание. А еще он чувствовал себя последним негодяем. Если бы это не происходило в экипаже, увозящем Генри на ее первый бал, вряд ли у него хватило бы сил остановиться, но теперь… О Господи, не мог же он погубить ее! Он так хотел, чтобы она хорошо провела время. Ему даже в голову не пришло, что для нее не может быть ничего лучшего, чем то, что происходило. Он глубоко вздохнул и попытался оторваться от ее губ. Ненавидя себя за то, что воспользовался ее неопытностью, и понимая, что больше не должен приближаться к ней, он положил руки ей на плечи. Однако, почувствовав, что любое их прикосновение друг к другу отныне будет опасным, убрал руки, отодвинувшись подальше от нее. И пересел на противоположную сторону.
Генри дотронулась до своих распухших губ. По своей наивности, она не понимала, насколько тонка была грань, сдерживавшая его желание. Почему он отодвинулся так далеко? Конечно, он был прав, прервав поцелуй. Она должна благодарить его за это. Но почему он не остался сидеть рядом с ней?