— Они всегда были моей гордостью, — робко сказала она. — Поэтому я никогда не укорачивала их, хотя для работы в Стэннедж-Парке короткая прическа была бы намного удобнее. Наоборот, мне хотелось, чтобы они выглядели как можно привлекательнее, ведь все остальное во мне было вполне заурядным. — Заурядным? — переспросил он тихо. — Совсем нет.
— Тебе не обязательно льстить мне, Данфорд. Я знаю, что я не слишком красива, пусть даже и неплохо выглядела в белом платье вчера вечером, но… О Господи, только не думай, что я напрашиваюсь на комплименты.
— Нет. — Он покачал головой. — Не буду.
— Я прямо как сорока. Разболталась тут о своих волосах.
Он потянулся к ней и провел пальцами по изгибу ее бровей.
— Твои глаза мне кажутся серебряными озерами, а твои брови — крыльями ангела, такие они нежные и мягкие. — Он наклонился и легко коснулся тубами ее рта. — У твоего алого ротика чудесная форма, восхитительная пухлая нижняя губка и уголки, которые всегда готовы подняться вверх и превратить его в улыбку. А твой носик, казалось бы, самый обыкновенный с виду, нравится мне как никакой другой.
Она не отрываясь смотрела на него, зачарованная бархатным тембром его голоса.
— Но, знаешь, что в тебе самое лучшее? — продолжал он. — Помимо прелестной внешности, ты обладаешь острым умом, добрым сердцем и прекрасной душой.
Генри не знала, что сказать, какие слова могут передать то, что она чувствовала сейчас. — Я… я… так благодарна тебе.
В ответ он коснулся губами ее лба.
— Тебе нравится запах лимонов? — вдруг спросила она. — Я могла бы не пользоваться ими.
— Я обожаю запах лимонов. Делай то, что тебе нравится.
— Я не уверена, есть ли от них толк, — произнесла она, улыбнувшись. — Я так давно пользуюсь этим средством, что не знаю, как будут выглядеть мои волосы, если я перестану это делать. Цвет может остаться прежним.
— Этот цвет волос будет самим совершенством, — серьезно сказал он.
— А если они станут совсем темными?
— Все равно они будут самим совершенством.
— Какой ты глупый! И то и другое не может быть самим совершенством.
Он притронулся руками к ее лицу.
— Какая ты глупая. Ты — само совершенство, Генри, и не важно, какого цвета будут твои волосы.
— Я думаю, ты тоже само совершенство, — нежно сказала она, кладя свои руки поверх его. — Я помню, как увидела тебя в первый раз. В ту минуту мне показалось, что ты — самый красивый мужчина на свете.
Данфорд усадил ее себе на колени, понимая, что на этом следует остановиться. Он не должен позволять себе ни поцелуев, ни чего-либо другого. Все это подождет. Генри была невинна. Более того, теперь она всецело принадлежит ему и заслуживает самого большого уважения.
— Насколько я помню, — сказал он, нежно погладив ее по щеке, — когда ты впервые увидела меня, ты с большим вниманием отнеслась к борову, чем ко мне.
— Тогда я увидела тебя не в первый раз. Я смотрела на тебя из окна. — Она вдруг застенчиво улыбнулась. — И поймала себя на мысли, что у тебя чудесные ботинки.
Данфорд улыбнулся:
— Значит, ты любишь меня за мои ботинки?
— Нет… уже нет, — чуть запнувшись, сказала Генри. Он хочет заставить ее признаться, что она любит его? Ей стало страшно: а вдруг он промолчит в ответ на ее признание? Она знала, что он любит ее, она чувствовала его любовь в каждом прикосновении, но знал ли он сам об этом? Она не хотела бы испытать боль от его слов, вроде: «И ты мне очень дорога, милая».
Данфорд не заметил перемены ее настроения. Пытаясь выглядеть крайне серьезным, он наклонился и чуть приподнял ее платье. Чрезвычайно искренним голосом он произнес:
— Твои ботинки тоже очень хороши.
— О Данфорд, с тобой я так счастлива!
Она произнесла это, не глядя на него, но он знал, что при этом она улыбалась.
— Я тоже счастлив с тобой, плутовка. Однако, боюсь, мне придется вернуть тебя домой, пока твое отсутствие не вызвало переполоха.
— Ты, можно сказать, выкрал меня.
— Да, но цель вполне оправдала средства.
— Это так. И все же я совершенно согласна с тобой, мне надо возвращаться. Нед, должно быть, теряется в догадках, куда я запропала.
— Ах да, наш дорогой Нед. — Со смиренным выражением лица Данфорд дал кучеру знак ехать к особняку Блайдонов на Гросвенор-сквер.
— Ты должен быть добрее к Неду, — проговорила Генри. — Он милый юноша и, я уверена, станет мне хорошим другом.
— Я подобрею к Неду, как только он найдет себе возлюбленную.
Генри промолчала, она была рада этой ревности.
Они умиротворенно молчали, пока экипаж вез их к Гросвенор-сквер. Наконец они остановились.
— Как жаль, что мне нужно идти, — с тоской в голосе произнесла Генри. — Я хотела бы навсегда остаться в этом экипаже.
Данфорд соскочил на землю и, обняв ее за талию, помог спрыгнуть. Он задержал свое объятие чуть дольше, чем это было необходимо.
— Мне тоже, Генри, но ведь у нас с тобой — вся жизнь впереди. — Он припал губами к ее руке и проводил ее взглядом.
Девушка поднялась по лестнице и вошла в дом. Генри на несколько секунд остановилась в фойе, пытаясь осмыслить все, что произошло за этот час. Как сильно изменилась ее жизнь за столь короткое время!
«У нас с тобой — вся жизнь впереди». Что Данфорд хотел этим сказать? Он хотел жениться на ней? Она приложила руку к своим губам.
— Боже милостивый, Генри! Где же ты была?
Она подняла глаза. Нед быстро направлялся к ней. Генри молча смотрела на него, все еще держа руку у рта.
Нед был обеспокоен. Ее волосы были растрепаны, и, казалось, она потеряла дар речи.
— Что произошло? — строго спросил он. — Что он с тобою сделал?
«У нас с тобой — вся жизнь впереди».
— Кажется…
Она нахмурилась и слегка наклонила голову набок. У нее потемнело в глазах. Она ничего не видела в холле и даже не смогла бы даже узнать человека, стоящего перед ней, не взглянув на него еще раз.
— Кажется…
— Что, Генри? Что?
— Кажется, я только что обручилась.
— Тебе кажется, что ты обручилась?
«У нас с тобой — вся жизнь впереди».
— Да. Мне так кажется.
— И что же ты сделал? — спросила Белл с долей сарказма. — Спросил у себя разрешения жениться на ней?
Данфорд улыбнулся:
— Ты угадала.
— Знаешь, это как в плохом романе. Опекун женится на своей подопечной! Не могу поверить, что это произошло с тобой.