Теперь он умело плел веревочку из фраз, зная, что она выведет ее сознание из глубины на поверхность.
– То, что ты осознала собственную силу, еще не значит, что ты сумеешь ей полноценно воспользоваться. Для того, чтобы изменять других по взмаху руки, могут потребоваться годы упорной кропотливой работы, в первую очередь над собой. Способности будут крепнуть постепенно, как и твоя привычка к ним, страх уйдет. Вместе с этим придет осознание ответственности за совершенные поступки.
Скорее всего Бернарде потребуется меньше времени, но Дрейк не стал этого озвучивать. Даже недюжий талант мог быть сдержан страхом перед собственным могуществом. Слова приходилось выбирать с особой осторожностью.
Какое-то время на холме было тихо; гонял по белому ковру сверкающие снежинки ветер, над городом висела ясная глубокая синева.
– Знаешь, однажды я боялась провалить экзамен по иностранному языку… Та самая суета и шелуха, про которую ты говоришь, но тогда это все казалось таким важным, – Бернарда смотрела прямо перед собой, облекая в слова одно из своих давних воспоминаний. Дрейк поймал себя на мысли, что ему нравилось слушать – не важно, о чем шла речь, завораживал голос. – Так вот я дошла до той стадии, когда от нервов не могла ни сидеть, ни стоять, руки постоянно тряслись. В домашней аптечке удалось найти транквилизатор – сильное успокоительное, антидепрессант, не разрешенный к продаже без рецепта. Кто его туда положил? Мама? Не знаю… Перед тем, как принять пару таблеток, я внимательно прочитала инструкцию и противопоказания. Там было сказано: «Возможно появление мыслей суицидального характера…» Я тогда сильно удивилась: как могло успокоительное навести на мысли о самоубийстве? Ведь должно же быть наоборот!
Дрейк слушал, чувствуя, как пощипывает щеки мороз, глядя на понурые плечи.
– Я почти не помню, как прошел экзамен, я его сдала. А вот дорога домой была странной: я все видела, все замечала, но мне было плевать. Не знаю, как объяснить… Эмоций не было вообще, ни хороших, ни плохих, они исчезли. Я видела людей, видела машины, видела жизнь вокруг, но она меня больше не трогала. Помню, я тогда подумала, что узнай я сейчас о том, что выиграла в лотерею миллион, и мне будет все равно. Или узнай я о том, что разбилась в самолете мама, мне тоже будет все равно. Невероятно было думать такое, но я думала. Это чертово лекарство начисто выбило способность к переживаниям, и все плохое и хорошее вмиг сделалось одинаковым. И тогда я впервые пришла к выводу, что если между плохим и хорошим больше нет разницы, тогда смысла жить нет. Зачем, когда все одинаково? А после вспомнила про противопоказание в инструкции… и все поняла.
Она помолчала несколько секунд. А потом повернулась к нему лицом и взглянула в душу большими серо-синими глазами.
– Когда я подумала, что людей можно менять по взмаху руки, все снова потеряло смысл. Как тогда. Всемогущим быть противно и скучно, какой смысл творить свой собственный театр?
Дрейк улыбнулся. Она была такой наивной, такой человечной и такой притягательной. Она была первой, кто встал с ним рядом. В ту же ложу. В ту же лигу.
– …но если ты говоришь, что это не так просто, и если пользоваться этим правильно, чтобы помогать, то смысл есть?
– Конечно, есть. Законы Вселенной гораздо глубже и запутанней, и сотворить театр очень сложно. Поменять одного, это еще не поменять мир. В нем слишком много связей, мыслей, взаимодействий, информации. Это первое и ложное впечатление, что все просто.
– Если я буду учиться, я больше не буду делать глупостей как… сегодня?
– Ты научишься тонко контролировать каждое вмешательство, если оно вообще понадобится. Владеть чем-то не значит повседневно использовать это.
Депрессия сделала шаг назад. Дрейк видел это по ожившим глазам, а потому аккуратно повернул разговор в сторону:
– Ты вроде бы за вторым котом собиралась?
Ее губы поджались.
– Я принесла! И она тут же съела все из Мишиной миски и принялась носиться по дому. Моей мебели, наверное, конец…
В груди стало тепло. Дрейк и сам не понял, отчего именно, лишь почувствовал, что в воздухе разлился звон невидимых колокольчиков – присутствие чуда. Чтобы не выказать слишком много эмоций, чтобы ненароком не надавить, не навязать то, что Ди должна решить сама, он лишь сдержанно улыбнулся и посмотрел на часы.
– Я буду свободен в шесть. Не хочешь пройтись по магазинам?
– Вместе?
– Вместе. Я обещал тебе шопинг.
– Не стоит.
– Заеду в шесть.
И не дожидаясь ответа, распахнул невидимую дверь и шагнул обратно в «реактор».
* * *
Все шло наперекосяк.
За Клэр я не поехала. Просто не смогла. Рыжая кошка со смаком носилась по дому. Ей, молодой, всего лишь годовалой от роду, теперь было тепло и привольно; она то и дело пыталась вовлечь в игру настороженно косящегося Мишу. Было видно, что скоро Михайлова душа не выдержит, и по дому кубарем начнут кататься двое.
Казалось бы, выходной ведь, занимайся своими делами, живи, наслаждайся, время есть, но между мной и миром вдруг выросла невидимая стена. Все казалось картонным и хрупким. Все эти знания об энергии и материи окончательно помутили голову. Неужели все можно поменять? Реальность – иллюзия? Прав был Ричард Бах?
Внутри было тяжело и равнодушно. Я и остальной мир теперь две разные категории. И это не хорошо и не плохо, так просто есть и с этого момента так будет всегда. Человек в минуты слабости всегда пытается зацепиться за что-то незыблемое, родное: любимое занятие, друзей, семью… но во мне эти связи порвались.
В «Дининой» жизни была простая, но привычная работа, был нелюбимый, но все же коллектив, была такая близкая мама и драгоценная бабушка.
В моей жизни не было ничего. Больше не было ощущения, что я чья-то дочь или чей-то друг. На любой коллектив мне было наплевать. Одиночество вдруг показалось теперь самой правильной формой существования – за какие-то несколько часов я прочувствовала его настолько хорошо, что, казалось, с блеском исполнила миссию всей жизни.
А ведь если вспомнить, если копнуть назад в прошлое, то подобный исход, наверное, не покажется неожиданным. Почему, начиная с незапамятных времен, лежа в детской постели, я постоянно повторяла про себя «Я особенная. Я отличаюсь от остальных». Зачем повторяла? Для кого? А, главное, с чего?
Когда с шести-семи лет я доросла до одиннадцати, то повторения подобной фразы стали чаще. Еще через пару лет они дополнились словами «Во мне Великая Сила». Какая сила? Кто тянул за язык, по какой причине эта фраза вызывала сладость и трепет во всем теле?
А одиночество? Была ли я хоть когда-то кому-то близка?
Нет, не так. Был ли на самом деле кто-то близок мне?
Даже если подобное ощущение появлялось, то быстро рассеивалось и больше не возвращалось. Те три парня, с которым я дружила за всю жизнь, с двумя из них даже спала, были ли они близки? Нет. Подруги со школы, института? Я не помнила даже их лиц. Тогда кто?