Он не выказал удивления. Но и не торопился поощрять.
– Зачем тебе это, Бернарда?
(Зачем? Люблю тебя, сил нет… умру, если не коснусь…)
– Просто ответь.
Долгое молчание и глубокий взгляд глаза в глаза.
– Пока я в форме можно. Но не открытых участков кожи.
Большего в тот момент мне и не требовалось. Жадно и одновременно робко я протянула руку и впервые в жизни коснулась серебристой ткани. Положила на плечо ладонь, сжала его пальцами – твердое, мускулистое, теплое. По телу моментально прошла опьяняющая волна. Он живой, горячий, крепкий…. О, Боже, дай мне сил… Пальцы соскользнули с плеча на грудь, прочертили горизонтальную линию и прижались к тому месту, где билось сердце – тук… тук… тук…
«Он мой. Не отдам!»
Все это время я смотрела только на свою руку, наслаждаясь, упиваясь прикосновениями, пропечатывая их в памяти. А потом перевела взгляд на лицо и мгновенно разучилась дышать. В глазах Дрейка застыло выражение дикого, но тщательно сдерживаемого зверя, который хотел заявить свои права на ситуацию, но не мог, не имел возможности этого сделать. Взгляд серо-голубых глаз жег, проникая в самую женскую сущность.
Я улыбнулась, продолжая скользить пальцами по его груди. Медленно, чувственно, мучительно нежно.
– Невероятно… Как в клетке с тигром, когда можно войти и обнять зверя за шею, знаю, что он не укусит. Лапы замотаны, мордочка тоже.
Дрейк закрыл глаза и улыбнулся. Моя рука на его груди, невероятное ощущение запретной близости.
– У меня хорошая память, Бернарда. А ведь ситуация когда-нибудь может и измениться, помни об этом.
Фанатея от собственной дерзости, скользя по тонкому льду вседозволенности, я наклонилась к его лицу. Ближе, чем когда-либо – волоски на моей коже зашевелились от искрящегося невидимой энергией поля. И все же ближе… еще ближе, почти к самым губам. За моими действиями наблюдал из-под прикрытых век тот самый зверь, жар колыхался волнами в глубине обычно холодных глаз.
– Не надо…. – ласковый голос. Насмешливый, хриплый, предостерегающий. – Не ходи по грани. Она тонкая.
Застыв у самых губ, я медленно и глубоко вдохнула запах его кожи – сердце забилось от дикого пьянящего восторга.
«Мой. Мой!»
– Я все сделаю для того, чтобы однажды ситуация изменилась, – прошептала я с улыбкой.
Затем нехотя отодвинулась, с сожалением отняла ладонь от вожделенной груди и с улыбкой на лице вышла из машины, не замечая ни холода, ни ветра.
Теперь можно и к Мише….
Теперь можно все, что угодно.
Это случилось с ним впервые в жизни – собственный дом был рядом, а Дрейк все сидел в машине с выключенным мотором и смотрел на падающий снег за окном, не желая, чтобы то чудесное ощущение, которое пришло к нему, когда ее мягкие сладкие губы оказались рядом, когда-нибудь кончалось. Наверное, так оно и будет – жизнь длинна, а память имеет тенденцию к забвению, но, видит Бог, он хотел сохранить это воспоминание на всю оставшуюся жизнь. Бережно сложить его туда, где хранилось самое ценное, и доставать на поверхность тогда, когда будет казаться, что смысла нет.
Нет, смысл есть. Он есть в таких вот минутах, в силе чувств, в головокружительном порыве, что искристым смерчем иногда врывается в душу, и даже когда дверь уже закрыта, все равно продолжает кружить мысли и голову.
Пусть человеческое тело неидеально, но больше невозможно было и помыслить, чтобы отказаться от него, изменить форму на более совершенную. Ни сейчас, ни потом. Теперь Дрейк это знал.
Пусть будет хорошо так долго, насколько это возможно. Даже если потом будет иначе. Годы одиночества – привычная вещь, а вот что творилось сейчас – нет. Отвыкшему от подобных терминов начальнику казалось, что творилось… чудо.
На окно налипал снег, машина медленно превращалась в укутанную белой ватой берлогу, но он никак не мог заставить себя выйти наружу. Казалось, двинешься, и нарушится ход сказки. Или наоборот она накроет тебя с головой, сотрет барьеры и контроль, выпустит на волю что-то… нет, не давно забытое, а что-то совершенно новое, неизведанное.
Господи, а он – творец – думал, что впереди осталась лишь скука. Годами не мог создать ту, что хотелось бы видеть рядом с собой, и давно смирился.
А теперь она пришла. Тихой поступью из другого мира прямо под кожу.
Это теперь совершенно новое неукротимое чувство билось в венах. Легкий сквознячок флирта перерастал в бушующий эмоциями шквалистый ветер. Это было и хорошо и плохо.
Видит Бог, Дрейк впервые в жизни чувствовал себя так, как теперь. И, привыкший предполагать, рассчитывать, контролировать ход совпадений и событий, совершенно не знал, (более того не хотел знать), чем все это могло обернуться.
А такой подход уже ни в какие рамки… Ведь он не мальчик, имевший право хоть что-то пустить на самотек. Уж тем более не собственную жизнь.
Дрейк закрыл глаза и откинул голову на кожаный подголовник.
Сколько это продлится? Что будет дальше? Возможным ли станет физический контакт или подобные надежды лучше сразу выбросить из головы?
Его раса развивалась не одно столетие. Женщины исчезли из нее так давно, что казалось, то была другая жизнь, другая реальность, почти полностью затершаяся в памяти. Тела мужчин постепенно изменились: ушли многие психологические потребности, свойственные людям, в том числе и физиологическая нужда в близости. Такие симптомы, как требующее секса тело, сознательное желание обладать или бесконтрольное страдание от переизбытка чувств, попросту пропали, неспособные воплотиться в жизнь, со временем перестав полностью беспокоить хозяев. Чувства мужчин его расы могли пробудить только равные женщины – вторые половины, но они, не способные следовать той же ветке эволюции, отслоились, отошли и исчезли. Больше не существовали в мире таких, как он.
Страдать по этому поводу было недальновидно.
Изменения не только отняли, но и привнесли.
Взамен отобранных природой женщин и утраченной эмоциональности появились способности к работе с пространством, с чистой энергией на том уровне, который никогда не стал бы доступным обычным смертным. А они перестали быть смертными. И слишком давно перестали быть обычными.
Они стали новым видом людей – единым организмом, способным удерживать процесс и распада частиц, научились контролировать рост и развитие клеток, останавливать старение, выборочно включать или отключать физиологические потребности, общаться посредством мысли, передавать информацию без помощи внешних носителей и речи, научились контролировать время, создавать новую материю и использовать ее для построения пространства.
Они стали… нет, не всемогущими. Но почти. Они стали очень сильными.
Любой представитель комиссии, спроси его об этом, ответил бы, что жизнь его является полноценной и самодостаточной. Самым точным человеческим термином был бы «доволен».