Ранмакан был без скафандра и без пистолета. И то и другое он, видно, выбросил в пути. Также он потерял и коробочку лингвиста. Правда, сам Ранмакан этого не помнил.
Когда его во второй раз вернули к жизни и он стал вторым в Галактике дважды воскресшим человеком, он уверил Бакова, что ни с пистолетом, ни со скафандром не расставался.
Очевидно, он потерял все это уже в бреду, не владея собой.
За вторичным оживлением Ранмакана никто не наблюдал, никто не волновался, удастся ли опыт с ним. И, увидев его на следующий день бредущим опасливо по коридору, Кирочка Ткаченко громко и отчетливо сказала Глебу Бауэру:
— Будь моя воля…
— Понял, дуся, — ответил Глеб. — Сегодня он треть населения планеты. Правда, худшая треть. Может, его еще удастся сделать человеком.
Капитан Загребин не любил сумерек. Длинных весенних сумерек, полных глубоких синих теней и особенной напряженной тишины. Он не любил их даже на Земле. Здесь же, на Муне, лишенной птичьего гомона и шелеста листьев, сумерки казались ему особенно удручающими. В последние дни ему снова хотелось курить, и в сумерках он часто подходил к прикрепленной под экраном пепельнице и рассеянно постукивал по ней ногтем указательного пальца. Кудараускас, который поспорил с Павлышом, что капитан вернется-таки к старой привычке, незаметно улыбался, слыша этот стук.
Чтобы разогнать сумеречное настроение, капитан отходил от экрана, поворачивался — руки в карманах — к главному пульту и, глядя в затылок трудолюбивому Кудараускасу, говорил:
— Зенонас, кстати, я вам не рассказывал, как у нас на третьем курсе?..
Если даже Кудараускас и слышал уже эту историю, он не говорил об этом, предпочитал ее выслушать снова. Он считал рассказы мастера простительной слабостью, лишась которой, тот придумал бы себе другую, может быть, опаснее для окружающих. Например, начал бы собирать камни, как Фукс с «Нептуна». Потом в одном бы оказались бактерии, которые слопали весь урожай мандаринов на Земле и обошлись в год работы нескольким сотням биологов, а капитану Фуксу — в диплом капитана дальнего плавания.
Капитан отвечает за груз своего корабля.
Корона Аро любил сумерки — сумерки напоминали корону, далекую от звезд, спрятавшуюся, чтобы не замерзнуть под толстым слоем облаков. Аро приходил на мостик, спрашивал разрешения капитана и садился на пол у локатора, обернув хвост вокруг себя. Аро смотрел на серое небо большого экрана с искренним удовольствием и слушал истории, происходившие с капитаном в богатом событиями космическом училище. Корона Аро был неразговорчив, но неразговорчивость эта проистекала от скромности. Он стеснялся своей громоздкости, стеснялся того, что приходится пользоваться лингвистом, отчего он упускал «душу» разговоров. Аро предпочитал слушать.
На пустыре за городом машины расплавили почву на круге диаметром в полкилометра и над гладким непроницаемым полом возвели прозрачный купол. Девкали с Малышом ездили несколько раз на Еже в город и привезли множество необходимых для жизни предметов. Предметы росли горой у шлюза купола и ждали очереди на дезактивацию.
Строительством первого дома ведали два пьи. Пьи уступали жителям Манве в росте, и кожа их при свете фонарей казалась чуть зеленоватой. Оба пьи были охотниками. Война застала их высоко в горах, и они укрылись от взрывов в пещере, где и умерли от лучевой болезни. Пещеру случайно нашел Антипин во время разведочного полета к столице пьи, за четыре тысячи километров от Манве. У членов экспедиции появилась уже привычка, условный рефлекс, заглядывать на всякий случай в самые невероятные места, — каждый новый житель планеты Муна доставался после долгих трудов, поисков и неудач. Иногда казалось, уже не найти больше никого, и все-таки обязательно наступал день, когда, возвращаясь из очередного полета, разведчики радировали:
— Передайте Вас, пусть готовит аппаратуру. И наступал праздник.
Уже шел третий месяц, как «Сегежа» приземлилась у Манве, но праздничных дней было всего шесть.
О том, чтобы очистить планету от радиации, не приходилось пока думать. Это была задача не под силу «Сегеже» и даже самой природе, — пройдет еще много лет, прежде чем люди смогут снова ходить куда хотят и когда хотят по улицам и холмам планеты Муна.
— Мы наблюдаем с вами рождение совершенно новой цивилизации, — сказал корона Аро. — Был Адам, потом появились еще двое — они были больше похожи на настоящих Адама с Евой, — теперь люди будут плодиться и умножаться. Я правильно цитирую Библию?
— Честно говоря, я ее не читал, — сознался капитан. — Я сначала опасался, что могут быть какие-нибудь раздоры между лигонцами и пьи. Все-таки враждующие народы.
— Они уже не враждующие народы, — сказал Аро. — Они не народы.
— Они должны стать одним народом.
— Ранмакан откуда-то достал жвачку, — сказал Кудараускас, который теперь с особым вниманием следил за жизнью Адама планеты.
Ранмакан отталкивал его чем-то, и в то же время характер его гипнотизировал Зенонаса. Зенонас обязательно должен был знать, где находится и что делает сейчас Ранмакан.
— Это ему Девкали привез из города, — сказал Аро.
— Она не вредна? — спросил Кудараускас.
— Не вреднее курения. Легкое наркотическое средство.
— И все-таки, может, не стоило завозить ее в купол? — спросил Загребин. — Поговорить с Девкали? Курение — очень вредная привычка.
— Не надо, — сказал Аро. Он поднялся и подошел поближе к экрану. Хвост вяло волочился за ним по полу. — Это не наше дело.
— Не наше? — спросил несколько агрессивно Кудараускас. — Неужели мы дадим им вернуться к прежнему?
— Пока нет ничего, что указывало бы на такую опасность, — сказал Аро, глядя, как на экране маленькие фигуры людей суетились вокруг роботов, втаскивавших балки перекрытий на строящийся дом.
— Сначала жвачка, старая привычная жвачка, потом другие не менее привычные наркотики и поступки. Потом нас попросят удалиться потому, что мы уже сделали свое дело. И все начнется снова.
— Вы очень удобный оппонент, Зенонас, — сказал Аро. — На вас можно проверять свои сомнения. Вы неправы хотя бы потому, что на ближайшие годы люди планеты зависят от нашей помощи. Они не смогут покинуть купола.
— Я не говорю о завтрашнем дне, — сказал Кудараускас. — Я стараюсь смотреть в будущее.
— Мы туда заглянуть не сможем. Пока, — сказал Загребин. — Но, по-моему, нет оснований для пессимизма. Самое трудное позади. Самое трудное было вернуть к жизни первых людей. Теперь они сами заботятся о себе и, насколько понимаю, не собираются быть нашими нахлебниками. Поговорите с Девкали.