Эшборн снова погладил ее по щеке, и когда он к ней прикасался, в голове Эммы не оставалось ни одной здравой мысли. Она неотрывно смотрела на его полные губы, гадая, возможно ли, чтобы они прижались к ее губам.
Осознав, насколько бесстыдны ее мысли, Эмма вспыхнула, и в глазах герцога тотчас же появилось беспокойство.
– Ты уверена, дорогая, что снова не потеряешь сознание?
– Не думаю, что вам следует называть меня «дорогая».
– О, я думаю, следует.
– Это непристойно.
– Я редко веду себя пристойно, Мег.
Эмма не успела усвоить эту мысль, как он уже поспешил показать ей, насколько непристойно способен себя вести. Она вздохнула со всхлипом, когда его губы прижались к ее губам. Поцелуй длился всего мгновение, но оказался достаточно долгим для того, чтобы воздух с шумом вырвался из легких Эммы, а все тело затопили незнакомые ощущения.
– Это те чувства, которые тебе еще предстоит испытать, – прошептал он страстно у самых ее губ, потом поднял голову и посмотрел Эмме в глаза.
Решив, что для начала этого вполне достаточно, герцог отодвинулся от Эммы и устроился на противоположном сиденье. Дыхание его стало прерывистым и неровным: он не мог припомнить, когда в его жизни происходило нечто подобное, когда единственный поцелуй подействовал бы на него столь сильно.
И все же, хотя желание бушевало в его крови, он не смел и не хотел даже думать о возможном продолжении, боясь, как бы не стало хуже.
Подняв глаза, герцог заметил, что Мег внимательно смотрит на него. Черт возьми! Она бы, наверное, снова потеряла сознание, если бы смогла прочесть его мысли. Ему не следовало связываться с простой девушкой, которой к тому же на вид не больше шестнадцати и которая наверняка по воскресеньям ходит в церковь.
Эмма попыталась приподняться и тотчас же почувствовала приступ головокружения.
– Мне надо домой, – сказала она, пытаясь встать и дотянуться до дверцы. Кузены предупреждали ее, что улицы Лондона кишмя кишат опасными людьми, но никто не говорил, какая опасность может таиться в карете дворянина.
Алекс поспешно схватил ее за руку и снова усадил на сиденье.
– Никуда ты не пойдешь: не хватало еще, чтобы по дороге ты потеряла сознание. Сейчас я отвезу тебя домой. К тому же моя сестра пошла купить яиц, и нам придется дождаться ее.
– Яйца! – Эмма вздохнула и оперлась головой на руку. – Про них я совсем забыла. Теперь кухарка снимет с меня голову, это точно.
Герцог, прищурившись, следил за ней. Возможно, Софи права и с Мег скверно обращаются. Ему не следует просто сидеть и ничего не предпринимать, когда столь хрупкой девушке грозит опасность. Он и в самом деле наймет ее и не позволит вернуться к прежнему мучительному существованию.
Тем временем Алекса терзали мучительные сомнения. Конечно, он не сможет нанять ее, иначе дело кончится тем, что через несколько дней она окажется в его постели. Софи права: Мег следует пойти в услужение к ней – там она не будет подвергаться опасности с стороны таких, как он. Хорошо еще, что у него осталось немного совести; в целом же те времена, когда он проявлял беспокойство по отношению к какой-либо женщине, за исключением матери и сестры, давно миновали.
Всем в Лондоне было хорошо известно, что Алекс – убежденный холостяк. Разумеется, в какой-то момент жизни ему придется жениться хотя бы ради того, чтобы произвести на свет наследника, но нет причины, по которой следует эту жертву принести так скоро. Вот почему Алекс держался в стороне от светских леди, предпочитая им общество куртизанок и оперных певиц. В тех редких случаях, когда он посещал светские вечера, женщины всегда окружали его, несмотря на его отчужденный вид и цинизм, но у Алекса они редко вызывали приятные мысли. Если высокородная леди начинала с ним флиртовать, он приходил к выводу, что она или слишком глупа, или точно знает, чего хочет. Иногда он шел на уступки и проводил время с такой дамой в постели, но ничего больше из этого не следовало.
Герцог задумчиво взглянул на Мег, которая теперь неподвижно смотрела на свои руки, сложенные на коленях.
– Тебе не следует бояться меня, Мег: я не стану снова целовать тебя.
Эмма подняла на него фиалковые глаза и ничего не сказала. По правде говоря, она сомневалась в том, что сможет что-то произнести.
– Я сказал, что у тебя нет причин меня бояться, – повторил Алекс. – В моем обществе твоей добродетели ничего не грозит, по крайней мере, еще несколько минут.
Заметив, что Эмма сжала губы и отвернулась, Алекс окончательно почувствовал себя негодяем. Зато она была восхитительна. Волосы Мег, казавшиеся ярко-рыжими, когда на них падало солнце, теперь, когда он опустил занавески на окнах, выглядели темно-каштановыми, а глаза стали совершенно черными.
Эмма глубоко вздохнула, пытаясь совладать с гневом, уже известным всем ее домочадцам на обоих континентах. Она проигрывала это сражение, и это ее отнюдь не радовало.
– Вам не следует разговаривать со мной в столь возмутительном тоне, – дрожащим голосом сказала она. – Неужели вы воспользуетесь моей слабостью столь непристойным образом? Я сижу здесь, у меня голова пульсирует от боли, не говоря о том, что мне приходится терпеть общество самого неучтивого человека, какого я имела несчастье встретить. И все это только потому, что я спасла вашего племянника от неминуемой гибели.
Эмма откинулась на подушки, весьма довольная своей речью, и окинула герцога самым свирепым взглядом, на какой только была способна.
Алекс был ошеломлен ее тирадой, но все же сумел не показать своего изумления.
– Послушай, Мег, – медленно произнес он, – где ты научилась так хорошо говорить?
– Это вас не касается! – Эмма отчаянно старалась придумать сносное объяснение, однако голова ее отказывалась работать так, как бы ей хотелось.
– Видишь ли, я очень любопытен. Не будешь ли так любезна рассказать мне хоть что-нибудь о себе?
– Ну, моя мать работала нянькой и ухаживала за тремя малолетними детьми, а их родители дали мне возможность получить образование вместе с ними.
Это звучало правдоподобно, и Алекс довольно кивнул:
– Очень благородно с их стороны.
– Алекс! – послышался рядом пронзительный голос. – Я вернулась! Мы купили двенадцать дюжин яиц: надеюсь, этого достаточно.
Двенадцать дюжин! Сердце Эммы упало. Как она донесет такое количество? Теперь ей придется позволить герцогу доставить ее домой в его карете.
Дверца экипажа распахнулась, и в ее проеме появилось лицо Софи.
– Слава Богу, вы пришли в себя! – воскликнула она, взглянув на Эмму. – Не знаю, чем вас отблагодарить. Мое имя Софи Ливуд, я графиня Уайлдинг, и я в неоплатном долгу у вас. – Она сунула в руку Эммы визитную карточку. – Вы можете навестить меня в любой день, если вам что-нибудь понадобится.