Маркус взял украшение и внимательно осмотрел его.
– Брошь вернул Сент-Джон? Почему? Расскажи мне все.
– Ему нужен дневник, и он знает о нападении в парке.
– Черт, – пробормотал Маркус и спрятал брошь в карман. – Я так и знал. – Взяв Элизабет за руку, он увел ее с балкона.
Маркусу понадобилась всего пара мгновений, чтобы достать плащи и попросить подать карету. Потом он помог Элизабет сесть, а сам повернулся спиной к дому.
– Куда ты? – воскликнула Элизабет, выглядывая из окна кареты.
– За Сент-Джоном.
– Маркус, нет! – принялась упрашивать она.
– Знаю, он опасен, но ты не волнуйся, я с ним справлюсь.
Ожидание казалось Элизабет бесконечным, опустошающим душу. Первый раз с начала романа она поняла, как мало от нее зависит. Маркуса совершенно не волновали ее страдания; казалось, он специально выискивает опасность, а ей оставляет лишь переживания и тревогу. Он так давно ушел. Слишком давно. Что происходит? Он нашел пирата? О чем они разговаривали? Или дрались? Может быть, Маркус ранен…
Не отдавая себе отчета, Элизабет распахнула дверь и выбралась из кареты. И тут же охрана двинулась к ней одновременно с появлением Маркуса.
– Дорогая, все хорошо. – Маркус крепко прижал ее к себе. Тяжелый шелк его одежды был холодным от ночного воздуха, но внутри Элизабет ощущала гораздо больший холод. – Не бойся. Я защищу тебя.
Элизабет всхлипнула; она отлично понимала, что самая большая опасность исходит от самого Маркуса. Он всегда будет подвергать себя риску, потому что риск – его вторая натура.
Агентство… Сент-Джон… Маркус…
Ей нужно уйти от всего этого, далеко-далеко, как можно дальше!
Маркус прекратил расхаживать по прихожей и задумался.
Эта связь не оправдывала ожиданий. Желание по отношению к Элизабет не ослабевало, тело постоянно изнывало, ожидая ее прикосновений, но еще большую тревогу внушало то, что она постоянно занимала все его мысли.
Во время всех прочих интрижек он никогда не проводил ночь с любовницами, никогда не приводил женщин к себе домой, никогда не ложился с ними в свою постель, никогда не давал ничего, а лишь позволял ненадолго воспользоваться своим телом.
С Элизабет же все обстояло иначе. Он возвращался к себе с ее запахом на коже, чтобы лечь в постель, в которой однажды была она, и оживлять воспоминания о ней, словно самую изысканную пытку.
Когда Маркус подошел к балкону и узнал того, с кем разговаривала Элизабет, сердце его замерло, а потом забилось еще сильнее, пробуждая примитивный инстинкт защиты собственности.
Он хотел быть ближе к Элизабет, несмотря ни на что; обнимая ее, он чувствовал, как сильно бьется ее сердце. Она прижималась к нему во сне и бормотала его имя, а он – ее.
Когда открылась дверь и вошла Элизабет, Маркус быстро обернулся.
– Подойди, – приказал он, понимая, что между ними существуют некоторые препятствия, которые ему хотелось поскорее удалить.
– Нет. – В ее голосе прозвучали стальные нотки.
– Нет?
Он выгнул бровь, но вдруг и сам, взглянув в зеркало, висевшее за спиной Элизабет, поразился силе желания, отражавшегося на лице.
– Маркус, сегодня я не останусь. Я пришла лишь для того, чтобы сказать, что наша связь окончена.
Маркус замер.
– Почему? – Это было все, что он смог выговорить.
– Нам незачем продолжать.
– А как же наша страсть?
Элизабет равнодушно пожала плечами:
– Она постепенно утихнет.
– Так останься моей любовницей хотя бы до тех пор.
Элизабет покачала головой:
– Ты мне больше не нужен.
– Скажи ты что-нибудь другое, может быть, я и поверил бы. Но то, что ты говоришь, – явная ложь.
– Нет. – Элизабет отвернулась.
– Что ж, как пожелаешь. – Его рука потянулась за пальто на вешалке у зеркала. – Ты будешь тосковать по мне. Когда это случится – приходи: возможно, я еще смогу доставить тебе удовольствие.
Элизабет вздрогнула, но не издала ни звука, и Маркус, вздохнув, вышел, хлопнув дверью, про себя негодуя на этот новый и весьма нежелательный поворот событий.
По дороге его мысли кружились вокруг Элизабет. Обнаружив, что она находится на балконе с Сент-Джоном, он чуть было не бросился на негодяя. И вот теперь… Теперь его ждало сплошное разочарование.
Проклятие! Неужели ее невозможно смутить? Маркус знал, что в душе Элизабет все бурлит, но добраться до этой души у него не было никакой возможности, и он бродил по улицам Лондона, пока она спокойно спала, страдая и виня в этом только себя.
Теперь Элизабет решила уйти, но почему, вот загадка. Всего несколько часов назад она была горячей и страстной, тело ее изгибалось под ним, бедра раздвигались навстречу его члену. Маркус до сих пор слышал, как Элизабет произносит его имя, ощущал, как она впивается ногтями в его спину. Она горела от страсти, словно в огне, и, проведя с ней неделю, Маркус мог поклясться в том, что близость ощущал не только он. Меньше всего ему хотелось сейчас верить, что это была ошибка.
Ощущая ночную прохладу, Маркус заставил себя отвлечься от мыслей об Элизабет и огляделся. Он находился перед Честерфилд-Холлом: сам того не осознавая, он вернулся, движимый той частью своей натуры, которая требовала ответа на все заданные себе вопросы.
Остановившись перед погрузившимся в темноту домом, Маркус огляделся и заметил лошадей охранников, привязанных неподалеку, но осталась ли дверь незапертой, он не знал.
Спешившись, Маркус прикоснулся к дверной ручке и, легко повернув ее, вдохнул тонкий колдовской аромат Элизабет. Затем он медленно закрыл дверь и, решив на всякий случай обойти дом, стал вспоминать мгновения, проведенные вместе.
Внезапно Маркус остановился и прислушался. Нет, он не ошибся – это были приглушенные рыдания.
Снова подойдя к двери, Маркус осторожно открыл ее и вошел внутрь…
Элизабет, сидя перед камином, раскачивалась из стороны в сторону, и Маркус замер. Она права – настало время расстаться; глупо было настаивать на новом начале интрижки. Они не созданы для того, чтобы быть любовниками, а значит, продолжать связь – все равно что еще и еще длить мучения.
– Элизабет!
Она открыла глаза, быстро вытерла щеки, и Маркус увидел женщину, которую Элизабет так тщательно скрывала, – хрупкую и очень одинокую. Ему захотелось подойти и дать утешение, в котором она столь нуждалась, но Маркус слишком хорошо ее знал. Ей надо было бы подойти самой. Попытка с его стороны только обратила бы Элизабет в бегство, а этого он уж точно не хотел.