— Она считает, это родной дом художника.
— Гринсайд? Представляю, что сказала бы Лора.
— Но это не важно… с диагностической точки зрения.
— Васе психиатр. Видимо, она пошла по твоей линии: мол, через рисунки Софи пыталась выразить то, о чем не могла говорить в реальной жизни.
— Что-то вроде того. — Уилл заерзал. — Элна тоже отметила сильное ощущение мрачной подавленности. Говорит, оно прямо выпрыгнуло с листа. И еще страх.
— Страх перед чем? Кажется, ты сказал, что она не ощутила внешней угрозы.
— Она говорит, угроза исходит изнутри.
— Изнутри дома?
— Слушай, я не буду прибегать к профессиональному жаргону. — Уилл взглянул на меня поверх очков. — Тебе это не понравится на любом языке. Элна считает, что побудительным мотивом художника стали сложные отношения с отцом. Угнетатель он. Софи боялась… тебя.
Я глубоко вздохнул, уставившись на шурина. Потом расхохотался:
— Да пошел ты!
— Да знаю, знаю, что ты скажешь…
— Нет, не знаешь. — Пока еще я смеялся. — Не могу поверить, что хоть на секунду ты воспринял эту муру серьезно. — Я покачал головой. — Ты вправду считаешь, что я подавлял Софи? Побойся Бога, Уилл, мою дочь, твою племянницу задушил какой-то безумец, а эта баба рассуждает об отцовых комплексах!
— Я не сказал, что согласен с ней. Но я должен уважать мнение врача. Может, тебе стоит задуматься.
— О чем задуматься? Ты знаешь, как мы были близки с Софи… знаешь, как сильно я любил ее. Да, наверное, я не был идеальным отцом. Я часто отлучался и не уделял ей достаточно внимания, но у нас были здоровые любящие отношения. Не хочу даже обсуждать эту дичь, будто она меня боялась.
Я залпом опрокинул «Гленливет», за который теперь был благодарен. Уилл поднял руки:
— Слушай, я уверен, что ты прав и ничто не подтверждает версию Элны. Но можно понять, отчего у нее возникла эта идея. Тень над домом, фокусы с масштабом в духе «Алисы в стране чудес», фигура в кресле, которая пялится в ящик.
— Не помню никакой фигуры в кресле.
Уилл достал из конверта молескиновый альбом и, пролистав страницы, нашел рисунок: мрачная гостиная, на экране телевизора застыла сцена из «Завтрака у Тиф-фани», два пустых кресла… Но теперь в одном кто-то сидел.
Совсем как в ночь сетевой трансляции.
— Что за черт!
Я повернул к себе альбом. Видны лишь затылок и рука на подлокотнике. Все как в том виртуальном доме, но здесь я был узнаваемей: сухопарая и несколько зловещая фигура наблюдала, как Пеппард и Хепберн милуются под дождем.
Любимый фильм Софи. Уилл молчал, но я чувствовал его взгляд.
На секунду показалось, что я обессилел. Я потрогал рисунок, пристально вглядываясь в линии и штриховку, местами густую, как на гравюре. Я хотел удостовериться, что это не подделка, что фигуру не дорисовали позже.
До сих пор не понимаю, отчего прежде кресла казались пустыми.
От «Экспресс-пиццы» на южной стороне Ноттинг-Хилл-Гейт до парадной двери нашего дома в тупике Холланд-Парк-авеню триста семьдесят пять ярдов. Когда Софи и Джордж были маленькие, я водил их гулять, и мы придумали игру — на обратном пути считать шаги. Бессмысленное число засело в моей голове.
Из ресторана мы с Уиллом ушли в двенадцатом часу. Сначала мы отправились в другую пивнушку, потом вместе перекусили и, естественно, набрались. Я затолкал шурина в такси, а сам решил пройтись пешком, чтобы освежиться. Жаркая июньская ночь отдавала тропической сыростью, что для Лондона все-таки негоже. Пиджак я снял и перекинул через плечо.
Одолев почти половину пути, я остановился на углу Кэмпден-Хилл-роуд, пропуская машины; череду магазинов и ресторанов здесь сменяет жилой район Хол-ланд-Парка, где дорога тише и темнее. Когда я двинулся дальше, сзади раздались шаги. Я не обратил на них особого внимания.
Еще встречались редкие прохожие, но я был поглощен тревожными мыслями о версии Кэмпбелла Армура, что кто-то злонамеренно проник в мой компьютер. Дальше нити тянулись к целому клубку беспокойств: полиция, Джелли, Лора, обескураживающий комментарий доктора Васе, фигура в кресле.
Я остановился закурить, прикрыв пиджаком пламя зажигалки от порывов теплого ветра, гулявшего по Холланд-Парк-авеню. Затем продолжил свой путь и вновь услышал шаги, двигавшиеся в одном ритме со мной. Я остановился, замерли и шаги. Я оглянулся — на уходившей вверх улице не было ни души. Тротуар принадлежал только мне.
Я прибавил ходу, держась ближе к высокой ограде, что отделяла улицу от палисадников импозантных домов. Гулкая поступь за моей спиной тоже ускорилась, а затем необъяснимо исчезла. Я нырнул в проход в изгороди и переждал проезжавшие в обоих направлениях машины, шум которых заглушил все другие звуки.
Гул моторов стих, и я зашагал дальше. Меня обогнала невесть откуда взявшаяся молодая парочка в одинаковых кроссовках, и я беспричинно заулыбался. Видимо, я здорово перебрал. Но уверен — шаги мне не померещились.
Как обычно, шлагбаум с табличкой «Частные владения, проезда нет» был поднят. Я свернул в Кэмпден-Хилл-Плейс и неширокой дорогой поднялся к скрытому анклаву из трех особняков. Наш белый оштукатуренный дом — четыре комнаты, крыльцо с колоннами — расположен на верху своеобразной петли. С моим приближением сработала система безопасности, вспыхнули фонари. Утром Лора уехала в деревню, дома никого не было.
Под светом фонаря я нашаривал в карманах ключ от парадной двери и вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Справа от себя, возле деревянной изгороди, отделяющей нас от соседей, я уловил какое-то движение. В густой тени покачивались ветки бирючины, и я мог поклясться, что секунду назад их потревожило что-то темное. Я понял, что я здесь не один.
Бухало опьяневшее сердце, я никак не мог попасть ключом в замок, и тут вдруг раздались тихие шаги. В доме. Я еще не повернул ключ, как дверь распахнулась.
— Какого… что ты здесь делаешь? — чуть не заорал я.
Передо мной стояла Лора — босая, в легком платье, со стаканом вина в руке.
Ибор-Сити
— Ну что еще, Лучча? — Не отрываясь от бумаг на столе, Морелли помассировал виски, чтобы унять ноющую боль. Сейчас не до помощника.
— Вот, пришло для вас. — Франкобальди замялся. — Факс от парижской сюрте. Может, взглянете?
Инспектор читал бумаги.
— Хорошо, хорошо, оставь.
— Если в рапорте чего-то не хватает… я в соседней комнате. Пока вас не было, мы сильно продвинулись.
— Вот как? Продвинулись?
Паршивое самочувствие отчасти объяснялось тем, что Морелли не выспался; поздней ночью вернувшись из Лондона, он имел яростную стычку с Марией, которая орала, что от его одежды пахнет духами, и выдворила его на кушетку в гостиной.