Линетт Байо смотрела на прославленного Саймона Куинна с той же дерзостью, с какой он сейчас разглядывал ее. Она и не думала отводить глаза, любуясь иссиня черной гривой его волос и яркой синевой глаз.
Куинн стоял, прислонившись к рифленой колонне в бальном зале баронессы Орлинды, скрестив на груди руки. Он казался одновременно расслабленным и настороженным – противоречивое сочетание, которое сразу бросалось в глаза. Эту странность Линетт подметила в нем еще раньше – когда впервые увидела его, проезжавшего верхом по освещенным лунным светом парижским улицам. Сегодня он был одет в темные оттенки синего и серого – весьма элегантное сочетание, которое, по мнению Линетт, очень ему шло. На балу царила чувственная атмосфера – свечи источали пряные восточные ароматы, кушетки кокетливо прятались за ширмами, декорированными под раскидистые деревья, даже слуг одели в туники, соблазнительно обтекавшие обнаженные тела. И в этой атмосфере неги и чувственности Куинн, сама строгость и простота, невольно притягивая взгляд, заметно выигрывая на фоне тех, чьи наряды, позы и манеры раздражали откровенной развращенностью.
Что касается Линетт, то ее облик также контрастировал с обстановкой. Она была в белом платье с пышными юбками, украшенными кремовыми бантами и серебряной тесьмой. В сочетании с ее сливочной кожей, светлыми волосами и рубиновой полумаской ее наряд составлял ансамбль, привлекавший всеобщее внимание.
И его в том числе. Они не были представлены друг другу. Линетт узнала его имя, подслушав разговоры тех, кто находился рядом. С живым интересом она прислушивалась к шепоту дам, передающих друг другу сплетни о его похождениях и сомнительном происхождении. Он стоял в одиночестве в дальнем конце зала. Женщины его обожали, мужчины – по понятной причине – сторонились. У него не было ровным счетом ничего, что могло бы составить ему репутацию в обществе: ни титула, ни богатства, ни безупречной нравственности. За ним стоял лишь его богатый опыт в амурных делах, и его присутствие на балу объяснялось лишь причудами склонной к экзальтации вдовствующей баронессы, любившей шокировать общество. Он присутствовал здесь в качестве пикантной новинки, и, казалось, он неплохо чувствовал себя в этой роли. У Линетт было все то, чего был лишен Саймон Куинн, – титул, богатство, достойное воспитание, но отчего-то, глядя, на него, она испытывала странное чувство родства с ним. Несмотря на вполне осознаваемую нелепость своего желания, она едва противилась искушению подойти к нему и встать рядом, разделить ту укромную нишу, что он занимал.
Куинн был высоким мужчиной, высоким и крупным. С широкими скулами, квадратным подбородком и прямым точеным носом. Крутой изгиб бровей вразлет придавал ему несколько надменный вид, но длинные густые ресницы смягчали резкие черты. Но для Линетт самым притягательным в его лице был его рот. Когда эти губы, не слишком полные и не слишком тонкие, как сейчас складывались в улыбку, от него нельзя было оторвать глаз. Ей хотелось лизнуть эти губы, попробовать их на вкус, почувствовать, как они скользят по ее коже.
– Из вас с Лизетт, хотя вы и двойняшки, ты похожа на меня больше, чем твоя сестра. – Однажды сказала ей мать. – Ты влюбчива, и кровь у тебя горяча. Молюсь о том, чтобы ты не пошла на поводу у своих страстей.
И вот сейчас Линетт наконец почувствовала, что кровь у нее в самом деле очень горячая. Грудь ее под взглядом Куинна бурно вздымалась. Сердце учащенно билось. Это незнакомец вызвал в ней такой отклик, несмотря на то что вокруг было полно людей, и то что их разделяло все пространство зала, лишь подогревало ее.
И вдруг он выпрямился, отделился от колонны и направился к ней своей особой походкой хищника, легкой, но целеустремленной. С каждым его шагом расстояние между ними стремительно сокращалось. Куинн шел к ней никуда не сворачивая, и те, кто стоял на пути между ним и Линетт, вынуждены были сами уступать ему дорогу. Линетт судорожно вздохнула, ладони ее увлажнились.
Когда Куинн подошел к ней, она запрокинула голову, потому что только так могла смотреть прямо ему в лицо и в полной мере насладиться созерцанием его сокрушительной красоты. Она вдыхала его запах, и от смеси мускуса и табака у нее кружилась голова. Этот примитивный запах казался ей волшебным. Она едва подавила безумное желание приподняться на цыпочки и уткнуться носом ему в горло.
– Мадемуазель.
Линетт вздрогнула от удовольствия – звук его голоса обволакивал, ласкал ее, как объятия любовника.
– Мистер Куинн, – поприветствовала она его. Голос ее звучал хрипло от избытка чувств.
Куинн испытующе прищурился, окинув ее взглядом, Неожиданно он схватил ее за локоть и отвел в сторону. Она была настолько ошеломлена его дерзостью, что потеряла дар речи. Даже если бы она захотела закричать, она бы все равно не смогла.
Во всяком случае, так она самой себе объяснила то, что не оказала ему никакого сопротивления. Надо же было найти себе какое-то оправдание. Не может ведь юная невинная девушка из знатной семьи признаться в том, что всю жизнь мечтала, чтобы ее покорил такой вот мужчина. Мужчина, в котором под элегантной оболочкой пульсировала грубая мужская чувственность.
Куинн повел ее через полный зал в галерею, открыл какую-то дверь и, подтолкнув к входу, зашел следом. В том помещении, где они оказались, было сумрачно, и после ярко освещенного зала Линетт словно ослепла. Но потом, когда глаза привыкли к сумраку, она поняла, что они находятся в изысканно обставленной библиотеке. Запах кожи и пергамента приятно щекотал ноздри. Этот запах бередил чувственность, которой в этом доме, казалось, было пропитано все.
Она услышала лязг задвижки и вздрогнула. Нервы натянулись как струны. Звуки, доносившиеся из зала – звуки музыки и смех, сразу стихли. Здесь, в этой полутемной комнате, они оказались отрезанными от внешнего мира. Они остались вдвоем. Больше никого. Она, Линетт, оказалась наедине с ним – с Саймоном Куинном.
– Что за игру вы ведете? – грубо спросил он.
– Я смотрела на вас с неприличным интересом, – призналась она, повернувшись к нему лицом. Хорошо, что источник света был у нее за спиной, позволяя ей оставаться в тени, в то время как он весь был у нее как на ладони. – Но в свое оправдание могу сказать, что в том же можно упрекнуть любую из женщин, находящихся в зале.
– Но вы не просто одна из них, верно? – раздраженно сказал Куинн, подойдя к ней почти вплотную.
Выходит, он знает, кто она такая. И это удивило Линетт. Мать ее настояла на том, чтобы они не открывали своих подлинных имен. Они жили у подруги матери под вымышленными именами, и это в то время, как у них в Париже был свой дом. Мать не хотела, чтобы ее отец узнал о том, что они отклонились от маршрута и, вместо того чтобы прямиком проследовать в Испанию, задержались в Париже. Мать сказала, что не хочет злить мужа. И Линетт согласилась на все условия матери, чтобы только побывать в городе, о котором была так много наслышана.
Но с другой стороны, если Куинн знал о том, кто она, зачем он столь демонстративно увел ее из бального зала?