Вскоре потрясение сменилось страхом. Легкие жгло – Лизетт не хватало воздуха. Она попыталась оттолкнуть его. Когда это не помогло, укусила за нижнюю губу.
Джеймс отпустил Лизетт и выругался. Ноздри его раздувались, на нижней губе выступила кровь. Он излучал похоть и жажду обладания. Взятые по отдельности похоть и жажда власти делают мужчину опасным, но опасность возрастает стократ, если им обуревают сразу и то и другое. Лизетт знала об этом не понаслышке. Размахнувшись, она залепила ему пощечину.
– Если вы еще раз посмеете распустить руки, пеняйте на себя, – бросила она ему в лицо.
Он даже бровью не повел, получив пощечину, хотя от удара на его лице остался красный отпечаток, и очки съехали набок. Лизетт, не желая более испытывать судьбу, бросилась прочь через весь зал к двери, расталкивая всех на своем пути.
На этот раз шагов за собой она не услышала, и, оказавшись в полутемной галерее, вздохнула с облегчением. Она повернулась и пошла к парадному холлу, решив послать привратника за экипажем. Здесь, в галерее, сумрак тоже служил одной общей цели – созданию атмосферы чувственности и вседозволенности. Лизетт полумрак вполне устраивал – ей не хотелось, чтобы ее кто-то узнал, и анонимность дарила чувство комфорта.
– Лизетт.
Она остановилась. Этот шепот она расслышала, даже, несмотря на то, что дышала громко и хрипло. Обернувшись, она оказалась лицом к лицу с Дежарданом. Он выходил из зала.
– Куда направляешься?
– Домой. Вам лучше подыскать кого-нибудь другого для соблазнения мистера Джеймса. Ту, которой нравятся грубияны и хамы.
К ее досаде, виконт запрокинул голову и засмеялся.
– Малышка моя, – сказал он и с улыбкой приблизился, – ты прелесть.
Виконт взял Лизетт под руку.
– Ты слишком разнервничалась. Тебе надо немного упокоиться, а я тем временем позабочусь о карете.
Лизетт не верила собственным ушам. Дежардан не стал настаивать на ее возвращении в зал! С чего бы?
– Пойдем со мной, – сказал он и повел ее по затемненной галерее к комнатам отдыха. – Ты же знаешь, что мой экипаж гораздо удобнее и чище, чем наемный.
Возразить ей было нечего. Как бы там ни было, ей не удалось оказать ему ту услугу, о которой он ее просил. Сделав глубокий вдох, Лизетт кивнула и, освободив руку, продолжила путь без Дежардана. Нервы ее были как натянутые струны, шла она быстро, но когда поняла, что вот-вот обгонит ту парочку, что шла впереди, решила укрыться в алькове: она не желала становиться свидетельницей еще одного любовного соития.
Когда парочка исчезла за дверью, ведущей в одну из комнат дома, Лизетт успела подумать, что ей понравилось белое платье, что было на женщине, которая шла впереди. Белый атлас светился в темноте. Скромный покрой и женственные банты – Лизетт предпочитала именно такие наряды. Мужчина, что шел с той женщиной в белом, был одет в темное, так что разглядеть его она не могла. Она лишь видела, что мужчина был высоким и крупным. Смелая женщина эта леди в белом, если не побоялась остаться наедине с таким крупным самцом. Она, Лизетт, на такое бы никогда не решилась, если даже поцелуй не слишком сильного на вид Джеймса обратил ее в бегство.
Оставшись в одиночестве, Лизетт вышла из укрытия и, никем не замеченная, прошмыгнула в комнату отдыха.
Наблюдая за тем, как удаляется Лизетт, Дежардан смеялся про себя. Он еще ни разу не видел ее такой взвинченной. И мистер Джеймс… Кто мог предположить, что за столь степенной внешностью скрывается буйный темперамент? Но Дежардан умел разглядеть суть за оболочкой. Выявить личность под личиной – этой своей способности Дежардан был обязан успешной карьере. Дежардан любил исподволь наблюдать за людьми, любил то, что непосвященные называют обидным словом «шпионить». Очень часто при закрытых дверях люди ведут себя совсем не так, как тогда, когда за ними могут наблюдать другие.
Как ни прискорбно, именно он, Дежардан, позаботился о том, чтобы Лизетт никогда не познала радость от того внимания, что оказывает своей избраннице влюбленный в нее мужчина. И уж точно, она никогда не получит удовольствия от бурного проявления чувств, каковые выплеснул на нее пришедший все-таки на бал Джеймс.
Но проблема могла быть решена иным путем. Дежардан считал себя неплохим психологом и знал, на какие кнопочки жать, чтобы получить желаемый отклик. Если Лизетт не стала бы благоволить к тому, кто питает к ней страсть, то она никогда не отказала бы человеку, которому была чем-то обязана. Она готова служить верой и правдой тому, кто сделал для нее что-то хорошее. Все, что по поручению Дежардана совершила Лизетт на протяжении двух последних лет, все ее преступления были платой за то, что Дежардан избавил ее от Депардье и его людей. Если все организовать таким образом, чтобы Джеймс вытащил ее из беды, сберег от той или иной опасности, из благодарности к своему спасителю она закроет глаза на некоторые его недостатки. Однако какой-нибудь мелкой услугой тут не обойдешься. Чтобы заставить Лизетт лечь с ним в постель, Джеймс должен, по меньшей мере, спасти ей жизнь.
И поскольку на карту в деле совращения Эдварда Джеймса была поставлена жизнь самого Дежардана, он решил, что в этой игре все средства хороши.
Дежардан прошел по коридору к комнатам отдыха. На стене у него за спиной висела масляная лампа, которая давала света ровно столько, чтобы проходившие по коридору не натыкались на стену. Дежардан огляделся, и, убедившись, что в галерее, кроме него, никого нет, наклонил лампу и вылил масло на стену, позаботившись о том, чтобы оно попало на сухое дерево обшивки и стекло до самого низа на пол, на край ковровой дорожки. Он зажег свой носовой платок и бросил горящий факел прямо в масляную лужицу на полу.
Дежардан даже присвистнул, мысленно поздравив себя с гениальной находкой. Он подпрыгнул, когда масло занялось огнем. Огонь взметнулся зловеще и как-то особенно ярко в полумраке коридора. Дежардан, не теряя времени, помчался в зал, чтобы отыскать Джеймса. За спиной у него ярко горело пламя.
Саймон не понимал, как это случилось. Всего мгновение назад Лизетт находилась в нескольких шагах от него, а сейчас она, распростершись между его ног, жадно ловила ртом его поцелуи. Он не понимал, почему сегодня она была совсем другой и что послужило причиной столь внезапной и резкой перемены.
Он знал только, что он был болезненно тверд там, внизу, что сердце у него стучало как сумасшедшее, а кожа покрылась потом. Он хотел ее так, как хочет, есть, и пить тот, кто несколько дней провел без воды и пищи.
– Почему сейчас? – спросил он, прокладывая дорожку из поцелуев по ее шее за ухо.
Она закинула руки ему на шею и подставила горло его губам. Он прижался губами к жилке, бьющейся у нее на шее, и слегка втянул в себя нежную кожу.
Лизетт заметалась под ним, прижимаясь к пульсирующему члену, возбуждая его еще сильнее.
– Мистер Куинн…