Воины сложили камни у входа в пещеру таким образом, что можно было вытащить нижний и остальные засыпали бы вход в нее снова. Снаружи и не догадаешься о его существовании. Павлыш отдал должное их сообразительности. Затем двое забрались внутрь, повозились, выбивая искры из камней, и засветили заготовленные факелы.
Перед тем как войти в черную дыру, Жало вновь обернулся и спросил Павлыша, словно угадав, что у того появились сомнения, стоит ли соваться в темноту:
– Ты идешь, дух?
Павлышу стало совестно перед парнем, которого вроде бы обязался защищать. И он ответил по возможности тверже:
– Не бойся, иди.
Послушно защебетал лингвист.
Один из воинов задержался у входа, нагнулся, вырвал нижний камень, и глыбы обрушились, отрезав солнечный свет и звуки утренней долины. Остался лишь мрак, отступающий шаг за шагом перед зыбким мерцанием факелов.
* * *
Путь по пещере был долог, однообразен и утомителен. Павлыш не включал фонаря. Впереди покачивались оранжевые пятна факельных огней. Клочья дыма, схожие по цвету со стенами, отрезали порой Павлыша от согнутой спины воина, шедшего впереди. И тогда рождалось странное ощущение: будто бы замурован в горе и следующий шаг приведет к стене. Павлыш даже протягивал вперед руку, чтобы пальцы, проникая сквозь податливый дым, изгнали из мозга ложный образ.
Воины находили нужные повороты, отыскивали ответвления пещеры по лишь им заметным и понятным признакам, и Павлыш, который некоторое время старался запомнить путь, вскоре понял, что, если ему придется возвращаться одному, он все равно заблудится.
Запомнился лишь обширный зал. Мокрые стены уходили вверх, в темноту, искрились сталагмиты, и где-то, невидимый, шумел ручей. Павлыш решил сфотографировать зал, дал вспышку, и спутники его пали ниц. Может, решили, что разверзлось небо. Пришлось подождать, пока они придут в себя, подберут упавшие факелы.
– Ничего страшного, – бросил Павлыш. – Можно идти.
– Мы ничем не обидели тебя, дух, – сказал укоризненно главный воин.
– И я вас, – улыбнулся Павлыш. Но улыбки никто не увидел, а эмоций лингвист передавать не умел.
Подземный ход перешел в лестницу. Ступени были выбиты неровно, приходилось нащупывать следующую башмаком и держаться за стену.
Передние остановились. Путь закончился. Впереди была деревянная дверь. Первый воин постучал в нее древком копья.
– Кто пришел? – донесся голос с той стороны.
– Слуги богов, – ответил воин.
– С добром ли пришли?
– С удачей. Боги будут довольны.
Дверь отворилась со скрипом, и в расширяющуюся щель проник желтый свет. Когда Павлыш вошел внутрь, воин, шедший последним, запер дверь на щеколду. А тот, кто впустил их, отступил к стене и спросил:
– Я позову Старшего?
– Да. И скажи ему, что с беглецами пришел незнакомый дух.
– Где? – спросил воин, разыскивая взглядом Павлыша. Помещение было освещено плошками с жиром, стоявшими вдоль стен. Он увидел Павлыша и произнес: – Откуда этот дух?
– Он пришел сам. Мы не приглашали его. Так скажи Старшему.
– Я его позову.
Жало и Речка стояли посреди комнаты, будто отделенные от остальных невидимым барьером.
Павлыш достал камеру, но воин заметил движение, понял его и сказал:
– Не ослепляй нас, дух. Подожди, пока придет Старший.
Человек, вошедший в комнату, остановился на пороге. Неровный свет плошек и дым от погашенных факелов мешали Павлышу разглядеть его как следует. Он либо вождь, либо жрец племени. Голос его был высок и резок. Лингвист перевел слова:
– Беглецов закройте. Мы подумаем, что с ними сделать. Боги скажут.
Старший был мал ростом, зябко кутался в толстую грубую ткань.
Жало обернулся к Павлышу:
– Защити меня, дух.
Павлыш сделал шаг вперед, и воины расступились, чтобы пропустить его.
– Здравствуй, Великий дух, – сказал Старший. – Ты знаешь, что мы не можем отпустить их, боги накажут.
– Жизнь в руках богов, – проговорил один из воинов.
– Жизнь в руках богов, – забормотали, словно заклинание, остальные.
– Ты пойдешь со мной, дух? – спросил Старший.
– Да, – ответил Павлыш. – Я хочу, чтобы им не было причинено вреда.
– Идем. – Старший, не двигаясь с места, ожидал, пока Павлыш приблизится к нему.
Павлыш ожидал увидеть старика, мудреца, хитрого старейшину племени. Старший оказался не стар, стоял, чуть наклонившись вперед, настороженно и крепко. Нижняя челюсть его была скошена, и темное лицо покрыто желтой шерстью. Глаза спрятались под нависшими надбровными дугами, и взгляд упирался в грудь Павлышу.
– Идем, – сказал Старший. Он повернулся и миновал дверь, уверенный, что дух последует за ним. Уши Старшего были прижаты к затылку. Они были странной формы, не такие, как у прочих – длинные, заостренные.
Следующая комната была мала, полутемна, и Старший быстро прошел ее. Он чуть припадал на правую ногу. Сзади доносились голоса, споры.
– Жало боится, – сказал Старший, не оборачиваясь. – Он нарушил закон.
– Что он сделал? – спросил Павлыш.
Старший толкнул еще одну дверь. Он вел Павлыша по длинному коридору. Плошки с жиром покачивались под потолком.
– Он нарушил закон, – уронил Старший. Он не хотел уточнять.
– В чем его проступок? – настаивал Павлыш.
– Дух знает, – ответил Старший. – Дух знает дела смертных.
– Я пришел в долину, когда твои воины уже настигли его.
– Ты знаешь, – повторил Старший.
В конце коридора появилось светлое яркое пятно. Дневной свет. Старший взмахнул рукой, спугнув со стены спящих, прицепившихся ножками к потолку тварей. Твари засуетились, замельтешили прозрачными крыльями, пропали в светлом прямоугольнике. Павлыш зажмурился. На глазах выступили слезы. Павлыш приподнял забрало и приостановился, чтобы их вытереть. Старший обернулся. Он стоял у входа, опершись о стену, и довольно спокойно наблюдал за действиями Павлыша. Жители Форпоста были нелюбопытны.
Они вышли на небольшую площадку. Кроме отверстия, которое вело к подземелью, на площадку выходило еще три черных отверстия. Четвертое было прикрыто деревянной дверью из тонких бревнышек, связанных веревками.
С площадки открывался вид на голую долину, огражденную отвесными скалами. Здесь, в верхней части, долина была узкой. Противоположный склон глядел на Павлыша черными дырами других пещер. На дне долины сгрудились хижины, сложенные из камня и покрытые листьями и прутьями. Рядом протекал голубой ручей, который ниже, там, где долина расширялась, впадал в небольшое озеро, окруженное деревьями. Еще дальше в долину вонзился язык ледника, отороченный каменной осыпью, откуда брал начало еще один ручей, также стремившийся к озеру. Язык ледника создавал перемычку, за которой, еле различимые в дымке, виднелись заросли деревьев и кустарник, тянувшиеся до самого откоса. Откос запирал долину. Выхода из нее не было видно.