— Очень в этом сомневаюсь, учитывая, что здесь находят убежище не только смиренные паломники, но и драгоценности его супруги. Но сперва поглядим, как отнесется к этому сам д'Артаньян.
Найти лейтенанта оказалось нетрудно. Он по-прежнему находился в доме королевы, словно не находил в себе сил с ней расстаться. Он внимательно выслушал Сильви и ее спутника, сурово сдвинув брови и не произнеся ни слова. Когда рассказ был окончен, он позвал четверых мушкетеров.
— Вы пойдете со мной в приют, господа.
— А как же разрешение короля? — удивилась Сильви. Лейтенант бросил на нее выразительный взгляд и ответил с задорной улыбкой:
— Когда речь идет о моем подчиненном, я лично сунусь хоть в пекло, ни у кого не испросив дозволения. Если надо будет, я предстану потом перед его величеством и понесу наказание.
— Вы рискуете карьерой!
— Возможно. А что делать? Если вы правы, то нам лучше поторопиться, иначе злоумышленники, прикидывающиеся паломниками, перейдут на заре испанскую границу. Вы исчерпали свои возражения?
— Видит бог, да! Разве что одно уточнение, если король призовет вас к ответу, я пойду на его суд вместе с вами.
— Что ж, я не против. Каких только чудес я не видывал!
Спустя считанные минуты сторож у ворот старого монастыря снова услыхал колокольчик, а вслед за тем — требование «именем короля» встречи с отцом-настоятелем. Дверь была отперта без промедления. Следом за офицером в нее вошли четверо вооруженных мушкетеров и дама. Судовладелец остался снаружи, оказавшись чрезмерно богобоязненным человеком.
Если дверь была открыта без промедления, то убедить настоятеля позволить солдатам короля провести в его обители обыск оказалось очень нелегким делом.
— Мне хорошо известно, что не все скитающиеся именем божьим святы, но уже то, что они пустились в долгий путь к могиле святого Иакова, заставляет нас заботиться об их спокойствии и защите. Я отказываюсь! Только с разрешения моего епископа…
— На это у меня нет времени, — отвечал д'Артаньян. — К тому же у меня и в мыслях нет кому-то досаждать. Мы будем действовать осторожно. Полагаю, в часовне никто не ночует?
— Нет, хотя во время службы мы приглашаем паломников присоединяться к нам, а там и до утренней мессы рукой подать…
— А там и рассвет. Бегите спокойно со своей добычей, воришки! Вы только вникните, святой отец, речь идет о драгоценностях инфанты, которая станет сегодня нашей королевой! Тут недалеко и до оскорбления величества… Если вы пойдете мне навстречу, мы снимем плащи и шляпы и разделимся. Мои мушкетеры знают своего товарища, госпожа герцогиня де Фонсом, представляющая инфанту, — тоже. Не будем же медлить, ваше преподобие! Как насчет разрешения?
— С чего вы взяли, что ваш подчиненный — не сообщник воров? Ведь его видели убегающим со шкатулкой в руках…
— Нет, это был другой человек, переодевшийся в нашу форму. Сначала он вдрызг напоил беднягу и заставил согласиться на переодевание. Так мы приступаем? Берегитесь, в случае вашего отказа я обращусь к королю с просьбой о закрытии вашего богоугодного заведения.
— Что ж, поступайте, как знаете, но если вы ничего не найдете…
— Я всегда держу ответ за свои поступки. Но ответ держать не пришлось, искомое было успешно обнаружено. Найдены были и Сен-Мар без плаща, все еще находившийся под воздействием снадобья, которое влили в него силой, и четверо воров, мирно спавших в ожидании часа, когда можно будет преспокойно смешаться с толпой и удрать из города. Добыча была разделена на четыре части и лежала в корзинах этих «паломников». Последние оправдывались, пытаясь свалить вину на Сен-Мара, они утверждали, что кражу совершил он, им же предстояло только переправить драгоценности в Испанию, где они легко нашли бы покупателя в лице какого-нибудь еврея из Бургоса.
— Так вот почему вы его опоили, захватив у дома Эшевери? — насмешливо спросил д'Артаньян.
— Дом Эшевери?.. — растерялся толстяк, валивший все на мушкетера. — Нет, мы ни при чем. Мы ждали его на берегу. Он прибежал прямо к нам…
— Без плаща? Что-то не верится. Неужели он собрался дезертировать, убежать с вами, все бросить, отказаться от чести и всего остального?
— Он хотел жениться на девушке из богатой семьи и нуждался в деньгах. С ней он обо всем договорился, она должна была убежать вместе с ним. Зачем ему было за ней идти?
— Тем не менее он за ней пошел, — вмешалась Сильви. — Манеш Эшевери засвидетельствует, что он все перевернул у него дома вверх дном.
Толстяк хитро усмехнулся.
— Вдруг он и с ним сговорился? Мы-то оставались на берегу…
— А он не ходил к Эшевери?
— Нет, не ходил. Не успел бы, к тому же это было бы слишком рискованно.
— А это что? — спросила Сильви, указывая пальцем на бурое жирное пятно на замшевом камзоле мушкетера. — Шоколад — тот, который он опрокинул в жилище маршала Грамона! Эшевери покажет то же самое.
— Можете не волноваться, госпожа герцогиня, — молвил д'Артаньян. — Шоколад — хорошая улика, как и крепкий сон бедняги, которого эти злодеи наверняка бросили бы на позор и на королевский суд, а сами сбежали в Испанию. Дальнейшие подробности прояснятся позже, когда за этих людишек примется палач, которому будет поручено вытянуть из них правду… Увести их! А этого недотепу препроводить в наше расположение.
— Его ждет суровое наказание?
— Разве он не покинул свой пост? Ему оказали доверие, а он… Да еще расстался с плащом, чтобы его отсутствие было обнаружено не сразу! Он познакомится с военной тюрьмой, а дальше я позабочусь, чтобы он вернулся в семью мушкетеров. Вообще-то он хороший солдат, храбрец! Я за него заступлюсь, так и быть. Но пусть знает, что его спасительница — вы.
На следующий день Сильви получила от Сен-Мара записку:
«Я знаю, госпожа герцогиня, как вы старались ради меня. Знаю, что спасением своей жизни и чести я обязан вам одной. Отныне то и другое принадлежит только вам. Можете распорядиться ими, когда вам потребуется…»
— Бедный юноша! — прошептала Сильви, поднося его письмо к пламени свечи. — На что мне его жизнь, не говоря о чести? Быстрее бы обо всем этом забыть!
Но Персеваль схватил листок, уже начавший обугливаться, и загасил огонь каблуком.
— Такие письма не уничтожают, Сильви. Их, напротив, бережно хранят. Ведь вы не знаете, что сулит будущее вам и ему.
— Что ж, сохраните его, если желаете, — сказала Сильви со вздохом. — А мне пора наряжать инфанту к свадебной мессе.
По прошествии нескольких часов Мария-Терезия, выглядевшая восхитительной в первом своем французском туалете — платье из белого атласа, усеянном лилиями, с длинным шлейфом из пурпурного бархата, прикрепленным к плечам, — направилась к церкви. Посередине шлейф поддерживали младшие сестры Мадемуазель, а край несла принцесса де Кариньяно. Для того, чтобы на густых волосах новобрачной, вымытых с необыкновенной тщательностью, удержалась корона, потребовались усилия двух дам и парикмахера.