Он развернулся, чтобы ехать в Калвер-Сити, и позвонил Чи по мобильному.
— Мать твою! Братишка? Ну, как тебе новая тачка?
— Я не хотел, чтобы твои ребята угрожали старику. Они выставили меня дураком.
— Приплыли! Этот мерзавец драл с тебя по двадцать баксов в день, хотя его развалюха притягивает копов, как магнит, и это в твоем-то положении! Он знал, что делает, братишка… я не мог его простить.
— Он же старик, Чи. И у нас была договоренность. Никто меня не неволил.
— Ты знал, что этот кусок дерьма оштрафован на кучу бабок?
— Нет, но дело в том, что…
— А что ты хотел, чтобы я сделал? Послал ему букет цветов? Или записочку с извинениями?
— Нет, но…
Холмен понимал, что разговор бессмысленный, и жалел, что затронул эту тему. Были вещи и поважнее.
— Слушай, я ни в чем тебя не виню, просто к слову пришлось. Я знаю, у тебя были самые благие намерения.
— Я ж за тебя горой, братишка, не забывай.
— Видишь ли, я слышал — Мария Хуарес исчезла.
— Оставила родственников?
— Да. Копы получили ордер и теперь винят меня в ее побеге. Ты не мог бы поспрашивать?
— Легко, братишка. Посмотрим, что получится. Тебе что-нибудь еще нужно?
Холмену и вправду кое-что было нужно, но не от Чи.
— Да так, ерунда, — сказал он. — Сегодня я нарвался на копов из-за этой Хуарес. С тобой копы не говорили?
— А о чем им со мной говорить?
Холмен объяснил, что Рэндом назвал Чи по реальному имени. Чи помолчал, но потом голос его звучал спокойно.
— Не нравится мне это, братишка.
— Мне тоже. Не знаю, следят они за мной или прослушивают телефон в моей комнате, но не звони мне по нему больше. Только по сотовому.
Холмен повесил трубку и молча направился по делам. От моста 4-й улицы до промышленного района он добирался почти час. К концу дня, когда люди возвращаются с работы, дороги всегда перегружены. Холмен забеспокоился, не опоздает ли, но он успел доехать до типографии за несколько минут до закрытия.
Холмен не стал парковаться на стоянке — встреча с Тони Гилбертом не входила в его планы. Он встал на другой стороне улицы и продолжал сидеть в машине, ожидая пяти часов. Рабочий день кончался в пять.
Холмен посмотрел на отцовские часы с замершими стрелками. Может, он носил их именно поэтому — время не имело значения.
Ровно в пять мужчины и женщины вышли из типографии и через стоянку направились к своим автомобилям. Холмен видел, как Тони Гилберт открыл дверцу «кадиллака», а две девушки из первой приемной забрались в «джетту». Три минуты спустя он заметил, как покинувший здание Питчесс садится в «додж», такой же ветхий, как колымага Перри.
Холмен подождал, пока Питчесс вырулит со стоянки, и скользнул в поток транспорта, пристроившись позади под прикрытием нескольких машин. Он следовал за «доджем» почти милю, пока не удостоверился, что поблизости нет никого из типографии. Он обогнал ехавшие впереди машины и вернулся на полосу, оказавшись сразу за Питчессом.
Холмен просигналил и увидел, как Питчесс бросил взгляд на зеркало заднего вида, но продолжил вести машину, не уступая дороги.
Холмен снова нажал на гудок и, когда Питчесс заметил его, знаками показал, чтобы тот сворачивал.
Питчесс правильно его понял и заехал на стоянку «Сейфуэй». Он остановился, но из машины не вышел. Холмен подумал, что сукин сын, скорей всего, испугался.
Холмен припарковался рядом и выбрался наружу. Стекло «доджа» стало опускаться по мере приближения Холмена.
— Можешь достать мне пистолет? — спросил Холмен.
— Я знал, что снова увижусь с тобой.
— Так можешь или нет?
— Есть деньги?
— Да.
— Тогда я все, что угодно, достану. Залезай.
Холмен обошел машину и сел на пассажирское сиденье.
Когда Холмен вечером вернулся домой, место, где обычно стояла колымага Перри, пустовало.
Уклоняясь от струек воды, стекавших из кондиционера, Холмен, как обычно, вошел через парадную дверь. Было почти десять, но Перри все еще сидел за столом и, задрав ноги, читал журнал.
Холмен решил поскорее подняться к себе, чтобы не впутываться в разговор, но Перри отложил журнал и расплылся в улыбке.
— Эй, сегодня те ребята снова приходили. Похоже, ты хорошо вправил им мозги, Холмен. Спасибо.
— Хорошо. Рад, что это сработало.
Холмену сейчас было совершенно не до Перри. Он хотел добраться до комнаты, но Перри убрал ноги со стола.
— Погоди, поболтаем, — сказал он. — Что у тебя в сумке, обед?
Холмен остановился, плотнее прижимая бумажный пакет из «Сейфуэя» к бедру.
— Да. Слушай, Перри, что-то похолодало.
Перри отложил журнал и улыбнулся так широко, что стали видны десны.
— Если хочешь пива, то у меня есть пара банок в заначке. Могли бы поужинать вместе.
Холмен пребывал в нерешительности, не желая показаться грубым, но и не испытывая особого стремления общаться с Перри. Он хотел поскорее отнести пакет наверх.
— У меня только немного чоу-мейна. [6] Я уже почти все съел.
— Тогда, может, по пиву?
— Я же говорил, что не пью.
— Ясно. Просто хочу отблагодарить тебя. Когда эти парни вошли, я, грешным делом, подумал, что они мне кишки выпустят.
Теперь уже заинтересовался Холмен. К тому же он решил, что чем раньше Перри выговорится, тем скорее ему удастся подняться к себе.
— Я не знал, что они вернутся.
— Черт возьми, ты должен был им что-то сказать. Кстати, ты заметил, что «меркьюри» нет на месте?
— Да.
— Они сказали, что подлатают его для меня, ну, в качестве извинения. Отшлифуют, отчистят ржавчину и покрасят. Сказали, будет как новенький.
— Так это же хорошо, Перри.
— Я тебе чертовски благодарен, Холмен. Спасибо, дружище.
— Глупости. Слушай, я бы пошел к себе.
— Ладно, приятель, просто хотел, чтобы ты знал. Если передумаешь насчет пива, постучи.
— Конечно, Перри. Спасибо.
Холмен зашел в комнату, но оставил дверь открытой. Он выключил кондиционер, чтобы не так шумел, и услышал, как Перри запирает входную дверь, а потом шаркает по вестибюлю, выключая свет, прежде чем направиться в свою комнату. Когда захлопнулась дверь Перри, Холмен снял ботинки. Потом на цыпочках спустился в кладовку, где Перри хранил швабры, мыло и прочую ерунду. Холмен пошарил в кладовке, ища моющее средство типа «Пайн сол».