— Во-первых, прошу обращаться ко мне на «вы», — усмехнулся Анвальдт, которого развеселил немецкий язык мадам. — Во-вторых, мой начальник — криминальдиректор Эберхард Мок. Но позвонить ему я не могу: он уехал в отпуск.
— Пожалуйста, входить, — пригласила мадам Ле Гёф Анвальдта, поскольку сказанное им, как она знала, соответствовало истине. Вчера криминальдиректор Мок отменил еженедельную партию в шахматы. А она его боялась панически, боялась до такой степени, что отворила бы даже грабителю, если бы тот пришел с именем Мока на устах.
Анвальдт не смотрел на злые лица охранников, мимо которых проходил. Он вошел в холл и должен был признать, что этот храм Афродиты своим роскошным оформлением не уступает лучшим берлинским борделям. То же самое он мог бы сказать и о кабинете хозяйки. Анвальдт бесцеремонно уселся на подоконник распахнутого окна. Внизу трое охранников волокли своего поверженного коллегу. Анвальдт снял пиджак, откашлялся и несколько секунд массировал синяк на шее.
— Незадолго до моего прихода к вашему салону подъехал черный «мерседес», из которого вышла девушка в гимназической форме. Я хочу увидеть ее.
Мадам подняла трубку и произнесла несколько слов (надо полагать, на венгерском).
— Подождите. Сейчас ванна.
Ждать пришлось не очень долго. Анвальдт не успел насладиться созерцанием большой репродукции «Махи обнаженной» Гойи, как в дверь вошла двойник Эрны. Гимназическую форму она сменила на нечто воздушное и розовое.
— Эрна, — начал Анвальдт, но тут же стер эту оговорку ироническим тоном. — Простите, Эльза… В какой гимназии вы учитесь?
— Я работаю здесь, — пискнула она.
— Ах, работаете, — передразнил он ее. — Тогда qui bono [29] вы обучаетесь латыни?
Девушка молчала, скромно потупив глаза. Анвальдт вдруг повернулся к хозяйке лупанара:
— А вы почему до сих пор здесь? Немедленно выйдите!
Мадам без единого слова протеста подчинилась, многозначительно подмигнув девушке. Анвальдт сел за письменный стол и несколько секунд вслушивался в звуки летнего сада.
— Так чем же вы занимаетесь с Маасом?
— Вам показать?
(Точно так же смотрела на него Эрна, когда он вошел в квартиру, которую снимал Клаус Шметтерлинг. Они давно уже приглядывались к этой незаметной квартирке в берлинском квартале Шарлоттенбург. Им было известно, что банкир Шметтерлинг имеет пристрастие к несовершеннолетним девочкам. Налет оказался удачным.)
— Нет. Обойдемся без показа, — бросил Анвальдт усталым голосом. — Кто тебя нанял? Кто хозяин бородатого шофера?
Улыбку с лица девушки как рукой сняло.
— Этот бородатый заявился и сказал, что один фраер любит гимназисточек. Ну а мне-то что? Заплатил он хорошо. Отвозит меня к нему и привозит обратно. Ах да, сегодня он меня должен забрать на какую-то большую пирушку. Кажется, это будет у его хозяина. Как вернусь, все вам расскажу.
Анвальдту за свою жизнь довелось допрашивать множество проституток, и он был уверен, что девица не врет.
— Сядь! — указал он ей на стул. — Теперь будешь исполнять мои приказы. Вечером на том приеме проследи, чтобы окна — а особенно балконные двери — были по крайней мере приоткрыты. Поняла? Потом будут другие задания. Меня зовут Герберт Анвальдт. С сегодняшнего дня ты работаешь на меня или закончишь свою жизнь в сточной канаве. Я отдам тебя наихудшим котам в этом городе.
Анвальдт понимал, что последняя угроза была лишней. (Каждая девка больше всего боится полицейских.) Он буквально услыхал скрежет своих голосовых связок.
— Принеси мне попить чего-нибудь холодного. Лучше всего лимонада.
Когда она вышла, он высунул голову в окно. К сожалению, жара была не способна выжечь воспоминания. («Анвальдт, вы никак ее знаете?». Он со злобой пнул дверь в комнату. Банкир Шметтерлинг заслонил глаза от магниевой вспышки и попытался натянуть на голову одеяло.)
— Вот, пожалуйста, лимонад. — Девица кокетливо улыбалась красивому полицейскому. — У вас есть для меня какие-нибудь особые задания? Я с удовольствием исполню их…
(Тело Шметтерлинга замерло. Они слились в любовном объятии. Дрожало жирное тело, извивалось гибкое тело. Неразрывный коитус соединил толстого банкира с прекрасной, как сон, невестой Анвальдта Эрной Штанге.)
Анвальдт вскочил и подошел к улыбающейся Эрне Штанге. В ее зеленых глазах появилась тонкая пленка слез, когда он со всего размаху влепил ей пощечину. Спускаясь по лестнице, он услышал ее сдавленные всхлипывания. А в голове у него звучала максима Сэмюэла Колриджа: [30] «Когда человек принимает свои мысли за людей или предметы, он безумен. Именно таково определение безумца».
Бреслау, того же 9 июля 1934 года, час дня
Анвальдт сидел у себя в кабинете в полицайпрезидиуме, наслаждался прохладой и ждал звонка от вахмистра Смолора, единственного человека, которому, по словам Мока, он мог доверять. Небольшое оконце под потолком с северной стороны выходило в один из дворов здания полицейского управления. Анвальдт положил голову на стол. Глубокий сон длился около четверти часа. Прервал его Смолор, явившийся лично.
— Вот вам смокинг и маска. — Рыжий плотный Смолор дружелюбно улыбался. — А теперь важная информация: черный «мерседес» с указанным вами номером принадлежит барону Вильгельму фон Кёпперлингу.
— Благодарю. Мок вас не перехваливает. Но откуда, черт побери, вы добыли вот это? — показал Анвальдт на черную бархатную маску.
Вместо ответа Смолор приложил к губам палец и вышел из комнаты. Анвальдт закурил сигару и откинулся на спинку стула. Он соединил руки на затылке и несколько раз потянулся всем телом. Все складывалось в единое целое. Барон фон Кёпперлинг исполнил самую большую мечту Мааса, прислав к нему хорошенькую гимназистку. «Откуда он об этом знал?» — написал Анвальдт на листке. (Неважно. Маас отнюдь не скрывает своих пристрастий. Вчера в парке он достаточно громко разглагольствовал на эту тему.) «Зачем?» — вновь заскрипело по бумаге стальное перо. (Чтобы контролировать Мааса, а через него мое расследование.) «Почему?» На листке в клетку появился новый вопрос. Анвальдт напряг память, и перед глазами у него возникли строчки из письма Мока: «…покойный гауптштурмфюрер СА Вальтер Пёнтек в полной мере использовал след, полученный от барона Вильгельма фон Кёпперлинга (у которого, кстати сказать, много друзей в гестапо)… Если кто-то найдет действительных убийц, вся та огромная пропагандистская акция будет безжалостно осмеяна в английских или французских газетах. Я предостерегаю Вас: эти люди беспощадны и могут любого заставить отказаться от ведения расследования».
Анвальдт ощутил прилив гордости. Он надел маску.