— Да выслушайте меня! — На этот раз голос Полякова прозвучал немного живее. — Сейчас мы все равно ничего не сможем сделать! Тайник в часовом механизме, и он открывается только раз в сутки, в полночь, когда часы начинают бить…
— Вот черт! — Голубая Фея покосилась на медленно вращающиеся шестеренки. — Придется торчать здесь еще полчаса! Терпеть не могу потерю темпа…
Павел, скорчившийся за металлическим бортиком, сменил положение, устроился поудобнее, приготовившись к длительному ожиданию, но не сводил взгляда с парочки, боясь пропустить что-нибудь важное.
Огромные часы ритмично тикали, отмеривая оставшиеся до полуночи минуты.
И вдруг сквозь эти четкие механические звуки до Павла донесся еще один звук. Ему показалось, что снизу по лестнице кто-то поднимается. Павел застыл, прислушиваясь… нет, кажется, все тихо, если не считать мерно работающего часового механизма.
Казалось, ничего не изменилось, еще минуту назад шестеренки равномерно вращались, медленно двигая по кругу огромные стрелки, и вдруг какой-то механизм пришел в движение, закрутились колеса, которые только что были совершенно неподвижны, и внутренность башни наполнил оглушительный гром курантов. Первый удар был таким неожиданным, что Павел едва не оглох. Он приоткрыл рот, как делают артиллеристы, чтобы не оглохнуть от грохота орудийной канонады, и привстал, выглянув из своего укрытия, внимательно следя за Поляковым и Феей.
Огромные часы били раз за разом, и одновременно с этим боем толстая металлическая пластина, находящаяся в верхней части часового механизма, медленно отъезжала в сторону. За этой пластиной обнаружилась темная пустота, похожая на большой несгораемый шкаф.
Поляков стремительно бросился вперед, сунул руку в эту полость и вытащил из нее самый обычный термос.
Часы продолжали бить, но теперь металлический щит возвращался на прежнее место, с каждым ударом понемногу закрывая тайник.
Бой прекратился, и от тайника не осталось и следа.
— Браво! — воскликнула Голубая Фея. — Прими мои поздравления. Пожалуй, это самый оригинальный тайник, который я когда-нибудь видела. Непонятно только, почему ты держишь бумаги в термосе. Документы действительно очень «горячие», и ты боишься, как бы они не остыли?
Фея рассмеялась собственной шутке, которая показалась ей удачной, но тут же посерьезнела:
— Так или иначе, отдавай их мне! — и она протянула левую руку за термосом, в правой держа пистолет, направленный на Полякова.
— Насчет этого термоса… — проговорил Поляков, отступая к самому краю площадки. — На вашем месте я бы не делал резких движений… и уж, во всяком случае, не вздумал стрелять!
— Ты не в том положении, дорогой мой, чтобы диктовать условия! — Фея шагнула вперед и перевела ствол немного выше, наведя его на голову Полякова. — Лучше не зли меня! Мне уже надоели твои фокусы! Отдавай бумаги, или я стреляю…
— Вы меня не поняли! — оборвал ее Поляков. — Можете стрелять, но тогда вам не видать документов, как своих ушей! Думаете, почему они в термосе? На самом деле бумаги свернуты и уложены между колбой и стенками термоса, а сама колба наполнена концентрированной кислотой. Так что если я случайно — заметьте, случайно — уроню термос… хрупкая колба разобьется, кислота разольется и в доли секунды уничтожит весь компромат, ради которого вы наломали столько дров…
— Ах ты, сволочь… — Фея выдохнула сквозь зубы, издав настоящее змеиное шипение. — Думаешь, ты самый хитрый, да? Думаешь, все предусмотрел?
— Все предусмотреть невозможно, — отозвался Поляков, вытянув руку с термосом над пролетом башни. — Но кое-что я действительно предусмотрел. Так что убить меня вам сейчас не удастся. Придется снова договариваться. Причем на моих условиях.
Павел не сводил глаз с Феи и Полякова, но в то же время прислушивался к доносящимся снизу звукам. Ему не показалось — действительно, по винтовой лестнице кто-то поднимался, крадучись, стараясь не производить лишнего шума. Голубая Фея и Поляков не могли слышать этих шагов, поскольку их заглушало тиканье огромного часового механизма, кроме того, они были слишком увлечены собственными разборками, но Павел находился гораздо ближе к лестнице, и он не сомневался, что в башне находится еще кто-то и с каждым шагом этот кто-то приближается к месту драматических событий.
— Чего ты хочешь? — прошипела наконец Фея, с ненавистью глядя на Полякова.
— Как минимум — остаться в живых, — ответил тот. — Признайтесь, вполне естественное желание! Кроме того, неплохо бы немного заработать. Сколько вам обещали за эти документы — миллион? Два? Десять?
— Тебя это не касается! — Фея облизала губы и на полшага приблизилась к Полякову. — Жизнь — это очень хорошая цена за документы, и я, так и быть, готова с тобой договориться, но деньги… об этом не может быть и речи!
— Но ведь я могу и уронить термос. — Поляков еще немного отступил, остановившись на самом краю площадки. — И тогда вся ваша работа пойдет насмарку…
— Ты играешь с огнем, дорогой! Уронишь термос — и тебе конец! — Фея была похожа на смертельно ядовитую змею, приготовившуюся к атаке. Павел подумал, что не хотел бы сейчас оказаться на месте Полякова.
И в эту секунду над краем винтовой лестницы показалась человеческая фигура.
Павел видел этого нового игрока сбоку и немного сзади, поэтому не мог разглядеть его лица, но в самой фигуре, в наклоне крупной головы, развороте плеч ему показалось что-то смутно знакомое.
Поднявшись над краем лестницы, человек вскинул пистолет.
Голубая Фея, которая не сводила глаз с Полякова, точнее, с термоса в его руках, мгновенно повернулась. Казалось, у нее на затылке была еще одна, запасная пара глаз. Она направила на него свое оружие…
Но у того, кто поднялся по лестнице, была фора в долю секунды, и это решило дело. Фея еще не закончила поворот, когда прогремел выстрел, и высокая женщина переломилась пополам, выронила пистолет и сделала шаг вперед, к самому краю площадки. Здесь она на мгновение задержалась и слабеющим, изумленным голосом проговорила:
— Человек из паба…
Затем она покачнулась, не удержала равновесия и, словно подстреленная птица, полетела вниз, в пролет башни. Через несколько бесконечных секунд снизу донесся глухой удар.
— Молодец, — проговорил поднявшийся по лестнице человек, направляясь к Полякову. — Отлично сыграл! Но эта баба — крепкий орешек, и если бы я вовремя не подоспел, боюсь, она бы тебя порвала, как Тузик грелку!
Павел по-прежнему видел его со спины, но этот голос казался ему удивительно знакомым. Неужели… да нет, это просто невозможно!
Он чуть приподнялся над бортиком, пытаясь разглядеть приближающегося к Полякову человека.
Поляков держался очень настороженно. Он по-прежнему стоял на самом краю площадки, подняв термос над пустотой.