— На самом деле два миллиона.
— Да неужели?
— Именно так. Дешёвая была страховка.
— А что же наплели в десять раз больше?
— Так ведь слухи.
— Тамоцу-тян, это тебе кто сказал — про стоимость страховки?
Парень мотнул головой:
— Не помню…
— На похоронах вы не пробовали спросить у самой Сёко, что стало с долгом?
— Трудно же о таком спрашивать!
— Да уж, наверное.
— Что бы ни было, но тогда казалось, что Сии-тян раздавлена смертью матери, и говорить о деньгах как-то…
— Но всё-таки из головы не выходила где-то в глубине засевшая мысль, что убийцей матери могла быть она — да?
Это был уже жёсткий метод допроса, но Тамоцу не рассердился. Кажется, вина всё ещё тяготила его.
— …Да.
— А вот Сакаи-сан, или как зовут этого детектива, не рассказывал вам, есть ли у неё алиби?
— Кажется, полиция это выясняла, но вроде бы точно установить не удалось.
«Ах вот оно что! — Хомма решил это приберечь на будущее в качестве аргумента. — А вдруг полиция просто не докопалась до истины?»
— А после похорон вы решили поехать к ней в Кавагути из-за того, что вас мучило это подозрение?
Ответила вместо мужа Икуми, от которой он, по-видимому, ничего не таил:
— Ну конечно, потому он специально и поехал.
— Но оказалось, что она скрылась в неизвестном направлении, и он подумал, что сбежала.
— Да.
— Ну, трудно ведь поверить, когда такое случается…
— Немудрено, мне и самому до сих пор не верится.
Хомма достал фотографию женщины, которая называла себя именем Сёко, и показал Икуми:
— Вы не припоминаете, когда-нибудь видели её?
Икуми взяла фотографию в руки.
— Когда Тосико Сэкинэ упала с лестницы, вы случайно проходили мимо и вызвали машину «скорой помощи». А потом в толпе зевак ваше внимание привлекла некая подозрительная женщина в тёмных очках — так и было?
Не сводя глаз с фотографии, Икуми кивнула.
— А если попробовать сравнить ту женщину с фотографией — не видите сходства?
Икуми впилась взглядом в фотографию. В тесном помещении всё замерло. Но тут из-за раздвижной перегородки послышался бодрый голос официанта, который передавал на кухню заказ.
Наконец, всё ещё сосредоточенно хмуря брови, Икуми покачала головой:
— Эту женщину я не знаю. Никогда её не видела. Я не могу точно ответить, она ли была там той ночью. Не знаю, что же зря говорить… Ведь два года прошло, и видела-то я её мельком.
— Но всё-таки как тебе кажется? — настаивал Тамоцу.
— Я не знаю. Нельзя говорить наобум!
Хомма кивнул:
— Это верно. Спасибо.
Он и не ждал, что всё будет просто: раз — и готово. Эта Икуми не из тех, что легко поддаются эмоциям. Но его заботило ещё кое-что.
— Вы хорошо помните обстоятельства того, как Тосико Сэкинэ упала с лестницы?
Икуми съёжилась, словно ей стало холодно:
— Да, помню. Я в тот вечер возвращалась с работы. Я подрабатывала тогда в одном из кафе в здании вокзала. Иногда мне давали с собой оставшиеся нераспроданными пирожные, и в тот вечер тоже. Так вот, когда после этого происшествия я добралась домой и открыла коробочку, все пирожные были всмятку. Я от ужаса так вопила, что эта коробка у меня болталась во все стороны, а не то и вовсе выпала из рук.
— Не хотелось бы вас возвращать к неприятным воспоминаниям, но всё-таки: а Тосико-сан кричала во время падения?
Икуми молча покачала головой:
— Об этом меня и полиция спрашивала, но я не слышала крика. Вдруг, прямо у меня на глазах, она кувырком слетела с лестницы — и всё.
Хомма, поглаживая подбородок, думал, а Тамоцу заявил:
— Полиция потому и решила, что это самоубийство. И сейчас, наверное, считается, что тут на пятьдесят процентов есть вероятность самоубийства. Сакаи-сан, тот следователь, про которого я рассказывал, тоже так думает. Говорит, что, если у неё не было намерения покончить с жизнью, она не стала бы пьяная спускаться по этой лестнице. Ведь есть же лифт.
— Резонно.
— Но только если послушать посетителей этого бара, «Тагава», тётушка лифт не жаловала, говорила, что ей в лифте плохо становится, особенно после того, как выпьет сакэ. Вроде бы она всегда пользовалась лестницей — и поднималась, и спускалась пешком.
— Ну и ну…
— И всё равно Сакаи-сан настаивал на версии самоубийства. Мол, если бы это был несчастный случай или если бы кто-то её столкнул, она бы непременно закричала.
Хомма не считал, что это непременно так и есть. Если человека столкнули в момент, когда он испытал потрясение, когда он весь поглощён какой-то мыслью…
— Всё зависит от ситуации, и человек может издать только что-то вроде хрипа или стона. А там, вообще-то, тихо было?
Тамоцу рассмеялся:
— В «Тагава» есть караоке, а в соседнем заведении — танцзал, там постоянно гремит музыка. Я туда тоже как-то ходил — даже соседа по столику не расслышать.
Икуми была согласна с мужем:
— Верно. Ведь тогда тоже на мой крик выбежали только люди из соседних домов и ресторанчиков. А в «Тагава», пока не поднялся переполох, никто даже не шевельнулся.
— Тосико Сэкинэ часто ходила в бар «Тагава»?
— Похоже, что бывала время от времени.
— Регулярно?
— Да. Мне Сии-тян рассказывала, ещё когда она с матерью жила. У тётушки была единственная отдушина — сходить в бар и посидеть там за рюмочкой.
— По определённым дням?
— В субботу вечером. Ведь тётя Сэкинэ работала в школьной столовой. В субботу у неё был выходной.
Каждый субботний вечер. Если знать место, то можно затаиться где-нибудь поблизости… Убедиться, что подвыпившая Тосико вышла из бара, — и всего лишь толкнуть в спину.
Кажется, всё очень просто. Однако тому, кто замыслил убийство Тосико Сэкинэ, для исполнения плана нужно было бы прежде всего некоторое время понаблюдать за жертвой и узнать её привычки. Только тогда удалось бы выяснить, что она ходит в бар «Тагава». Понадобилось бы время и определённые усилия.
Итак, убийство, а убийца — женщина. Если это лже-Сёко, то она могла действовать и проще? Например, прикинуться торговым агентом и проникнуть в дом. Наверняка она не вызвала бы подозрений.
А вдруг ей откуда-то стало известно, что Тосико Сэкинэ ходит в бар «Тагава», и она нарочно приехала в Уцуномию, чтобы этим воспользоваться? Если так, то опасная крутая лестница оказалась весьма кстати.