Коробок исчез также быстро и ловко как и появился.
– Нет ничего! – улыбнулся Левка, смело глядя в глаза смотрящему.
– Сейчас нет, а вечером, чтобы было. Вместе полетаем.
– Да какой разговор! Все для братвы, все для общака…
– Откуда про общак знаешь, если по первому разу? – расслабившись, спросил Скачок.
– Да брат у меня сидел. Он сейчас в зоне. И я к нему. Чтобы не скучал.
– За что?
– За решетку.
– Понятно, что ты за решеткой. Повязали за что?
– Так за решетку и повязали, – ликующе улыбнулся Ситник. – Решетку спер, на металлолом. Ну меня и повязали… А серьезно, за браконьерство. Рыбу глушил.
– И много наглушил?
– Да карасей с пяток.
– Шутишь?
– Если бы… К ним еще двух водолазов приписали.
– Прикалываешься?
Скачок и сам понимал, что Левка балагурит напропалую, но не злился, напротив, веселился от души.
– Нет.
– И где сейчас водолазы?
– В морге. А я здесь. Но ничего, мой адвокат меня вытащит. Он здесь недалеко, в соседней камере…
Скачок не расхохотался, но руку на живот положил. Определенно, ему нравился этот балабол.
Левка забавлял камеру до самого вечера. А ночью, после отбоя, достал заветный коробок с анашой.
– Чуден Днепр при тихой погоде, чуйна травка из Чуйской долины…
Дурь оказалась на редкость убойной. Скачок поймал приход с первого косяка. И братву торкнуло конкретно.
Ближе к полуночи в камеру вдруг ввалился вертухай. Ошалелые глаза на выкате, губы в искривленную трубочку.
– Где оно? – оглушительно громко спросил он.
– Что оно? – Скачок с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
– Привидение! Сюда, к вам забежало!
Федя понял, что нет никакого надзирателя, есть только глюки, которые он поймал. Сдерживать осатанелый смех не было больше смысла, и он от души расхохотался.
Олеся трогательно молчала. Красивая, милая, заботливая. Ладошка ее запотела в его руке, но, казалось, девушка этого не замечала.
– Тебе пора, темнеть уже начинает, – сказал Андрей, с нежностью глядя на нее. – Сама знаешь, город у нас не самый спокойный…
– Да, я пойду, – неохотно согласилась девушка. – Пока светло.
Будь палата одноместной, Олеся осталась бы с ним. Но вокруг соседи, мужики. Да и врач не разрешил бы ей заночевать здесь.
Олеся ушла, пообещав навестить его завтра.
– Повезло тебе, майор, с такой женой, – не без зависти сказал Олег Дмитриевич, сорокапятилетний водитель, жертва недавней автокатастрофы. – Молодая, красивая. А смотрит на тебя как… Даже поверить не могу, что женщина так мужика любить может…
– А может, вид делает, что любит, – сквозь зубы, голосом, похожим на злобный звон дикой осы, сказал татарин Бахтияр. – Здесь тебе глазки сделала, а сама на ночь, к другому…
– Что ты сказал? – вскакивая с кровати, разъяренно спросил Андрей.
Голова закружилась от резкой встряски, к горлу подступила тошнота. Но остановило его не это. У Бахтияра была сломана челюсть, в двух местах, во рту проволочные шины. Достаточно было легкого удара по голове, чтобы изувечить его вновь. А это статья уголовного кодекса. Да и стыдно было связываться с калекой…
– Козел ты! – ложась на место, гневно сказал он. – Челюсть срастется, мы с тобой поговорим. Снова сюда вернешься…
Бахтияр понял, что поставил себя на край обрыва. Сдал назад.
– Брат, ты извини, это я так, к слову…
Но было уже поздно.
– Я тебе еще скажу, кто твой брат, – пригрозил Андрей. – Еще услышишь…
За Олесю он готов был прибить любого. И сейчас он не мог дать никому гарантии, что со временем гнев его поуляжется и он простит человека, посмевшего сказать про нее гадость.
– Не обращай на него внимания, майор, – вмешался Олег Дмитриевич. – Он же по себе судит… Ты думаешь, кто ему челюсть сломал? Любовник жены. Да, Бахтияр?
Татарин угнетенно молчал.
– У Олеси нет любовника, понял? – успокаиваясь, бросил в его адрес Андрей. – И не будет никогда!
Он сам был совершенно уверен в своих словах. Хотя совсем недавно сомневался в том, что Олеся вообще захочет жить с ним.
За окнами уже стемнело, когда к Андрею пожаловала новая гостья. Вот уж кого он не ждал, так это Вику. Женщина с обложки «Космо» – гламурная, грациозная, благоухающая. Белый халат изящно наброшен поверх короткого кашемирового платья – наверняка, от кутюр. В одной руке гладиолус на длинной ножке, сочного фиолетово-синего цвета. В другой – небольшой пакет с фруктами. Скованная, как будто виноватая улыбка, в красивых глазах смущение.
Андрей невольно приподнялся на подушках, затылком коснувшись спинки кровати. Вика подходила к нему, а он как будто пытался отдалиться от нее, сбежать, исчезнуть.
– Ты мне совсем не рад, – опечаленно сказала она, без спроса усаживаясь на табуретку, на которой каких-то полчаса назад сидела Олеся.
– Я в трансе, – честно признался Сизов.
– Это тебе, – все еще внутренне зажатая, она положила цветок на кровать вдоль его ноги.
– Рано еще меня венками украшать, – усмехнулся Андрей. – Я еще поживу.
– Это не венок. Это просто цветок. А то, что всего лишь один, так это по этикету положено. Если в больницу, то один цветок – или розу, или гладиолус, или хризантему. Можно и каллу…
– Этого добра здесь и без того хватает.
– Шутник, – раскрепощаясь, улыбнулась она. – Как здоровье?
– Хороший вопрос. Спасибо, ничего.
– Ничего хорошего?
– И плохого тоже. Ушиб головного мозга. Но в легкой степени. Ретроградной амнезии не наблюдается, жизненно важные функции не нарушены, переломов и кровоизлияний нет…
Сейчас Андрей чувствовал себя более или менее сносно. Головокружение, общая слабость, но не было уже той противной тошноты, которая одолевала его первое время, и высокая температура больше не лихорадила его тело.
– Считай, легко отделался…
– Следователь сказал, чем-то тяжелым, объемным ударили, из жесткой резины. Как будто нарочно для того, чтобы череп не проломить…
– И кто ж так постарался?
– Следователь говорит, что ограбление. Документы забрали, деньги…
– Может, кто-то из твоих бывших подопечных отомстил?
– Лично я такой вариант не исключаю…