Пришел 18-й автобус, и Минти села в него. На пересечении с Эджвер-роуд она вышла и пересела в автобус 6-го маршрута, который довез ее до Мраморной арки, где снова пересела, теперь на номер 12-й. В Вестминстере, не представляя, где находится, она увидела блеск воды в лучах солнца и пошла к реке. Транспорт двигался непрерывным потоком, толпы людей заполняли улицы. Большинство прохожих были молодыми, гораздо моложе ее. Они медленно брели по тротуару, фотографировали высокие здания, останавливались, чтобы посмотреть на реку через парапет моста. Увидев воду, Минти подумала, что можно бросить нож в реку, но, подойдя ближе, убедилась, как трудно это сделать. Наверное, это будет нарушением закона. Преступление в ее сознании всегда ассоциировалось с двумя катастрофами: первой была потеря работы, а второй — финансовые потери. Впоследствии Минти стала бояться, что люди посчитают ее ненормальной. Именно так смотрели на нее Соновия с Лафом, когда в метро она заговорила с миссис Льюис. Конечно, они не могли видеть миссис Льюис — Минти точно знала. И Джока они не могли видеть. Всем известно, что некоторые люди не способны видеть призраков. Но это не причина обращаться с ней как с сумасшедшей. Если она пойдет на мост и бросит в воду длинный пакет необычной формы, то зеваки посчитают ее странной, сумасшедшей, безумной.
Минти двинулась на запад, где толпа постепенно редела, уменьшившись до двух человек, входящих в «Атриум», и еще двух, ожидающих на ступеньках Миллбэнк-Тауэр. Она боялась заблудиться. Нужно не отходить от автобусных маршрутов. У Ламбетского моста Минти свернула на Хорсферри-роуд. Машины двигались плотным потоком, но тротуары были пусты. Подойдя к контейнеру для мусора и убедившись, что рядом никого нет и ее никто не видит, Минти опустила нож в контейнер и быстро пошла к автобусной остановке.
В тот вечер, когда Минти бродила по Вестминстеру, в районе Кенсал-Грин полиция поймала двух мальчишек, которые через окно забрались в пустующий магазин. Когда-то в нем продавали магические кристаллы, лекарственные препараты из цветов и вещества, используемые при аюрведическом массаже, но покупателей было мало, и больше года назад магазин закрылся. Окна, выходящие на улицу, заколотили досками; точно так же поступили с черным ходом. Эта дверь вела в маленький дворик, образованный высокой стеной, тыльной стороной дома на соседней улице, временным сооружением из древесно-стружечных плит, а также листами ржавого железа и двумя дверьми, оставшимися от разрушенного здания. Несмотря на то, что во двор можно было попасть только из узкого переулка, проход в который загораживали запертые ворота, он был полон мусора — банок, разбитых бутылок, газет и пакетиков из-под чипсов. Черный ход заколотили двумя досками, прибитыми крест-накрест по диагонали, однако о маленьком окне забыли; стекла в нем давно не было. Единственный законопослушный жилец из двенадцати человек, обитавших в доме, задняя стена которого выходила во двор, увидел, как мальчики влезли в окно, и позвонил в полицию.
Они оказались совсем детьми — обоим не исполнилось и десяти лет. Двое полицейских обнаружили их наверху, в маленькой темной комнатке, больше похожей на закуток, где мальчики зажгли свечу и расстелили на полу яркую трикотажную шаль. Она служила подстилкой, защищая от грубого и шершавого деревянного пола, и одновременно скатертью. На ней, как для пикника, были разложены припасы: банка фанты, две банки кока-колы, два чизбургера, две пачки сигарет, два яблока и плитка бельгийского шоколада. Несмотря на теплую погоду, здесь было холодно, и младший из мальчишек обмотал шею шерстяным шарфом. Полицейские не узнали шарф, но один из них вспомнил, что из портпледа, найденного рядом с мертвой женщиной, пропал длинный красный шарф. Он был неотъемлемой частью зимней одежды Эйлин Дринг, и многие люди узнавали ее именно по шарфу. Полицейские забрали детей из пустующего магазина и развезли по домам.
Сначала ни один из мальчишек не признался, где он живет. Трудность заключалась в том, что полиция имеет право допрашивать детей младше шестнадцати лет только в присутствии родителей или опекуна. В конце концов, после многочисленных тычков локтем и пинков ногой со стороны приятеля, один из мальчиков назвал свое имя и адрес, а затем, с большой неохотой, имя и адрес второго. Семья Кирана Гуделла занимала половину дома в Колледж-парк, а Диллон Беннет жил в муниципальной квартире на Гранд-Юнион-канал. Когда они добрались до пересечения Скраббс-лейн и Харроу-роуд, в доме никого не оказалось, но у Кирана, которому почти исполнилось девять, был ключ. В доме царили грязь и беспорядок; обстановка состояла из коробок из-под бакалейных товаров, двух древних кожаных кресел и карточного столика. Пахло марихуаной, а на блюдечке лежали два сантиметровых окурка от самокруток с травкой, скрепленных булавками. Две сотрудницы полиции остались с Кираном, а мужчина вызвал по телефону подкрепление и поехал домой к Диллону.
Когда он добрался до Кенсал-роуд, там его уже ждали двое полицейских из отдела расследования насильственных преступлений. Мать Диллона была дома, причем не одна, а в компании своего юного любовника, четырнадцатилетней дочери, двух мужчин постарше, уже за двадцать, и маленького ребенка примерно полутора лет от роду. Все, кроме малыша, пили джин, запивая его пивом, а мужчины играли в карты. Миссис Беннет была явно навеселе, но согласилась вместе с Диллоном и двумя полицейскими пройти в спальню, которую делила — когда ночевала дома — с сестрой мальчика, младенцем и еще одним его братом, тринадцати лет, в данный момент отсутствовавшим.
Диллон, который в машине не произнес ни слова, предоставляя говорить Кирану, ответил на первые вопросы: «Не знаю» и «Не помню». Но когда его спросили, как они с Кираном поступили с ножом, мальчик громко — так, что все вздрогнули, — крикнул, что они бросили нож в канаву.
На Колледж-парк прибыло полицейское подкрепление. Вместе с Кираном и женщиной-полицейским они стали ждать. Допрашивать мальчика они не имели права, а сам Киран им ничего не говорил. Все молчали, теряясь в догадках. Неужели двое детей могли убить Эйлин Дринг ради шали, шарфа, банки с напитком и 140 фунтов?
В день рождения Лафа на Сиринга-роуд собралась вся семья. Пришла Джулианна, у которой только что закончился семестр в университете, а также Коринна со своим новым приятелем. Дэниел и Лорен привели с собой дочь Соррел и принесли радостную новость о том, что Лорен беременна. Младший ребенок Уилсонов, музыкант Флориан, обещал заглянуть после ужина.
Соновия и Лаф обсуждали важный вопрос: приглашать Минти или нет? Чтобы никто не отпрашивался с работы, празднество назначили на вечер. Минти в это время обычно уже дома.
— Я предполагала, что будут только родственники, — сказала Соновия.
— Минти нам почти родственница.
— Если бы я не знала тебя, как облупленного, Лафкадио Уилсон, то могла бы подумать, что ты запал на Минти.
Лаф был шокирован. Как человек с твердыми моральными устоями, он испытывал ужас даже перед намеком на супружескую измену. Больше всего на свете (если не считать преждевременной смерти) он боялся, что кто-то из его детей разведется. Немного преждевременно, обычно говорила Соновия, потому что пока в браке состоял только один из них.